Т. Толычова - Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества

В примечании к напечатанным в «Московском сборнике» песням П. Киреевский обращает внимание на немногочисленность исторических песен сравнительно с другими и объясняет это явление тем, что «именно тот слой народа, который шел во главе исторического движения и потому, естественно, был ближайшим хранителем изустного исторического предания с начала прошедшего века, принял надолго направление, неблагоприятное для сохранения родных воспоминаний, а остальной народ, и до сих пор еще не отвыкший петь народные песни, мог сохранить в памяти только немногие отпечатки главных эпох истории». Подобным же образом, по замечанию Киреевского, «не уцелело ни одной исторической песни» и в Польше.

Особенное внимание Киреевский в своей статье обращает на почти полное отсутствие песен об «эпохе так называемого татарского ига». «Такое отсутствие воспоминаний об этой эпохе, — говорит он, — может служить сильным свидетельством против лиц, называющих это несчастное время эпохою татарского владычества или ига, а не эпохою татарских опустошений, как было бы справедливее». Примечания подобного рода характеризуют источники, из которых вытекал у П. Киреевского живой интерес к изучению произведений народного творчества. «Великому печальнику за русскую землю», как называл Петра Киреевского Хомяков, так и не пришлось увидеть в печати в полном виде свое собрание, труд многих лет, исполненный с такой любовью и с таким знанием дела.

Петр Киреевский не перенес потери брата Ивана, умершего 11 июня 1856 года, заболел вскоре после его смерти и скончался 25 октября того же года в своей орловской деревне, на 48-м году жизни [268] (OCR: в комментариях) . Он погребен рядом с братом в Оптиной пустыни. Песни, собранные им, были изданы Обществом любителей российской словесности в 1860–1874 гг. в 10 выпусках, под наблюдением Бессонова, в составе комиссии из К. С. Аксакова и Даля, при участии брата покойного собирателя В. А. Елагина. Некоторые песни из собрания Киреевского, впрочем, не изданы и до сих пор. Кроме песен, после смерти Петра Киреевского, в 1857 году, появился в печати и сделанный им перевод с английского книги Вашингтона Ирвинга «Жизнь Магомета».

П. В. Киреевский считается одним из первых по времени и наиболее влиятельных и крупных представителей того направления русской мысли и литературы, которое возникло в начале сороковых годов и известно под именем славянофильства. Герцен ставил его особенно высоко в ряду других славянофилов. Значение его, однако, в выработке славянофильского учения пока мало выяснено и недостаточно определено.

Главным образом, по-видимому, оно сводилось к непосредственному влиянию его личности. Хомяков говорил, что не видывал человека с большими миссионерскими способностями, и положение, занимаемое Петром Киреевским по отношению к старшему брату Ивану, может, кажется, служить тому подтверждением. С самых первых лет детства оба брата были почти неразлучны и связаны друг с другом самою нежною и горячею дружбой. «Сегодня рождение брата, — писал И. В. Киреевский домой из Берлина, — этот день должен быть для всех нас святым: он дал нашей семье лучшее сокровище. Понимать его возвышает душу…» Петр Васильевич Киреевский, в свою очередь, писал из Мюнхена матери о брате: «Вы знаете, что он тот перл, которым вы всего больше можете гордиться, что драгоценнейшая награда, данная вам судьбой за чистую бескорыстность всей вашей жизни, он — лучший из ваших детей! И этому первенству я не завидую, но горжусь тем, что вижу его высокое место». Несмотря на все это, сначала они расходились в убеждениях относительно самого жизненного для того и другого вопроса — во взглядах на русский народ и основы его жизни и просвещения, но потом, в непрерывном общении и живом, страстном обмене мыслей и изучений, взгляд старшего брата постепенно изменялся, тогда как исконное, заветное убеждение младшего еще более крепло и определялось. В результате оба являются замечательными деятелями русского общественного и народного самосознания, первый преимущественно путем теоретического выяснения и определения русской народной самобытности и основ самобытного русского просвещения, второй практическим путем непосредственного общения с народом и подвигом собирания в нем живых памятников его духовной жизни, произведений его поэтического творчества; представляя живой пример духовного взаимодействия, братья по характеру и способностям своим взаимно как бы дополняли друг друга в том деле, которому посвятили свою жизнь, так что, по замечанию Хомякова, в сущности, невозможна отдельная биография того или другого из них, возможна только биография братьев Киреевских. Отличавшие Петра Киреевского сила ума, самостоятельность мысли, глубина чувства, горячность убеждения, многосторонняя образованность в связи с неотразимым обаянием чистоты и теплоты душевной должны были несомненно оказывать большое влияние на людей, близких к нему по направлению мыслей, если эти высокие духовные его качества признавались и ценились людьми, и не разделявшими его взглядов. «На днях я был в Орле, — писал однажды И. С. Тургенев, С. Т. Аксакову, — и оттуда ездил к П. В. Киреевскому и провел у него часа три. Это человек хрустальной чистоты и прозрачности — его нельзя не полюбить». «Как мне жаль обоих Киреевских — передать вам не могу», — писал он же в начале 1857 года, после смерти одного за другим обоих братьев.

Невдалеке от Белева над рекой Выркой, при впадении в нее Чермошны и Вязовни, стоит село Долбино, старинная вотчина рода Киреевских. Ровесница ее старины, древняя церковь, одна высится ныне неизменным памятником прошлого.

В 1805 году долбинский помещик, Василий Иванович Киреевский, женился на Авдотье Петровне Юшковой. Этим браком породнились две исключительно просвещенные семьи. Секунд-майор гвардии, владелец состояния в тысячу душ, блестящий, молодой, независимый, Киреевский имел полную возможность пожить «в свое удовольствие», а мы знаем, какова была в те времена подобная жизнь. Но не таков был Василий Иванович, и не таковы были жизненные задачи, которые носил он в душе своей. Получив обширное по тому времени образование, зная пять языков, Киреевский чувствовал призвание к естественным наукам и медицине. У него была своя лаборатория, а лечением занимался он постоянно. Испытывал он свои силы и на поприще словесности — переводил повести, романы и сам немного сочинял. Но не этими лишь чертами любознательности привлекателен его образ, а необыкновенной добротой, о которой свидетельствуют все дошедшие до нас известия о нем. И это было то добродушие довольства, которое располагает человека быть приветливым от веселья, щедрым от избытка, то была истинная, горячая любовь к ближнему, готовая всегда делить чужое горе, помогать чужой нужде. Всю свою недолгую жизнь Василий Иванович положил на дела милосердия. В 1812 году он приехал в Орел, близ которого у него была деревня, и оба свои дома — городской и деревенский — отдал под больницы для раненых, приютив кроме того многие семейства, бежавшие от неприятеля со смоленской дороги. Он сам ходил за больными, заразился тифом и умер в Орле 1 ноября 1812 года — в день памяти бессребреников, безмездных врачей Космы и Дамиана, — исполнив до конца заповедь Христову. Тело его было перевезено в Долбино, которое он так любил, что, незадолго до смерти, озаглавил его именем книгу, предназначенную им для внесения заметок и литературных опытов, начав ее восторженной, наивно риторической похвалой своему родовому гнезду. Таких его книг — из толстой синей бумаги, в корешках — дошло до нас две. Содержание их очень разнообразно: выписки из любимых сочинений в стихах и прозе и небольшие наброски собственных произведений чередуются с деловыми отметками, воспоминаниями и записями мимолетных мыслей. Все очень отрывочно, но все носит отпечаток пытливого ума, искренности и теплоты душевной. В черновом прошении на имя государя Киреевский предлагает способы для борьбы с повальными болезнями: несомненно, что вопросы народного здоровья более всего его занимали. Трогательны две заметки, в которых он упрекает себя в несправедливости — раз по отношению к дворовому, которого разбранил, в другой раз — к крестьянину, которому запретил ехать лугом. Наконец, есть такая запись: «О правда, правда! Где сияешь ты? Освети нас блеском своим! Тучи скрывают от нас лицо твое — мрак отделяет нас от тебя. Господи! Разорви завесу, отделяющую нас от истины, дай нам видеть ее во всем блеске своем! Трудно, ох, трудно сыскать человека, на которого бы по справедливости положиться можно было».