И Адександров - Курако

Прорыв чугуна еще не означает полного разрушения печи. Из нее выброшено все содержимое. Зияет огромная круглая дыра. Ее заложат огнеупорным кирпичом, стянут в этом месте новым толстым металлическим обручем. Печь снова пустят до следующего несчастья.

Но пока она стоит мертвой глыбой, завод терпит большие убытки. Чугун нужен мартенам и пудлинговым печам. Заказчики требуют готовых рельсов. Держатели акций «Сосьете Женераль» не желают считаться с техническими неполадками на заводе. Об этом обязаны знать Горяйнов и Пьерон. Они имеют все основания спорить о причинах и виновниках бесконечных аварий.

Спор этот тем более уместен, что выросший за последние годы завод не может существовать при хронических простоях то одной, то другой, то третьей домны. Большой капитал вложен в создание не только новых домен, но и множества подсобных предприятий — спутников чугуноплавильного завода. На его территории выросла батарея агрегатов для сжигания каменного угля в кокс — сто пятьдесят печей с углепромывательными аппаратами. Кружевом труб связались с домнами ряды кауперов и воздуходувных машин. Новые литейные, новые мартены, прокатные станы превратили завод в сложный организм. Его обслуживают свыше четырех тысяч рабочих — вдвое больше, чем тогда, когда поступил на завод Курако. Выпуск чугуна за два года увеличился на два с половиной миллиона пудов и в 1892 году подходил уже к шести миллионам. Выход из строя хотя бы одной доменной печи нарушает работу всего организма завода.

С авариями, с капризами доменных печей нужно бороться. Но как? Об этом и спорят в кабинете директора. Об этом же много думает подручный горнового Михаил Курако.

Уже ряд месяцев он выпускает чугун, следит за фурмами, изучает «болезни» домны, живет ее дыханием. Тяжелая. нервная, изнурительная работа. Сжато и ярко характеризуют ее доменщики: «Горно не шутит, — балда [2] Балда — молот. кровавые мозоли набивает, а от бура на рубахе выступает соль».

Буром, длинным многопудовым ломом, каждые два-три часа пробивают чугунную летку. К моменту выпуска металла у летки собираются все рабочие, обслуживающие горн. Они дружно берутся за бур и под равномерный глухой крик ударяют в летку. Десять-пятнадцать минут ритмично раскачиваются мускулистые тела, пока не показывается струя металла. При расстройствах хода печи эту несложную, но выматывающую душу операцию производят часами. На многих заводах Америки уже введены механические «пушки» для забивки летки. В России продолжали пользоваться мускульной силой.

Едва ли не одна из самых изнурительных работ, которой занимается Курако, — смена фурм. «Рыло» — открытый конец трубы, подводящей дутье, — входит в печь. Очень высокая температура над фурменным отверстием— до 1600° — моментально расплавила бы воздухоподводящую трубу, если бы она не охлаждалась водой. Вода непрерывно циркулирует по змеевику, залитому внутрь трубы. Но и это не спасает фурму. Рано или поздно она должна прогореть. Через образовавшуюся в ней трещину вода будет просачиваться в печь. На несколько часов нужно останавливать ход плавки, чтобы переменить фурму.

Но снять фурму невероятно трудно. Она весит восемьдесят пудов. Находясь долгое время в печи, она обрастает твердой коркой, крепко прирастающей к чугунной кадушке фурменного отверстия. Согнувшись, обливаясь потом, Курако долго выбивает фурму «балдою». Обессиленный, сползает он, утешаясь только тем, что одержал еще одну победу над домной.

Трудные и опасные участки работы притягивают Курако, как магнит. Он — всюду первый. Он лучший на заводе рабочий, он — смельчак и герой. Исключительно преданное, любовное отношение к труду, героизм на производстве понятны в наши дни, когда труд сделался делом чести и славы. Социалистический строй воспитал социалистическое отношение к труду. Но трудовой героизм Курако имел иные корни. Он ненавидел эксплоатацию и эксплоатировавших его людей. Он презирал невежественных иностранцев, командовавших на производстве и обрекавших на бесславную смерть сотни рабочих, с которыми он сжился, которых он любил, как любил весь свой народ и свою родину. Покорить домну, подчинить ее воле человеческого разума, сделать безопасной для людей, зарабатывающих около нее хлеб свой, воспитать свои кадры для управления ею — это стало основной целью его жизни.

Первые победы даются ему легко, но ему нужно постигнуть сокровенные секреты плавки. Курако известно, что основные законы жизни домны определяются составлением режима шихты и регулированием дутья. Этой тайной владеют немногие на заводе, — может быть, один только Пьерон и техники, приехавшие в Россию вместе с ним. Курако хочет знать то, что знают они. Раскрыть тайну записной книжки начальника цеха — за это много бы отдал Курако. Ему бы стали понятны «болезни» печи, от которых зависит благополучие сотен рабочих.

Курако кое-чего уже добился: он укрепил свои мышцы и победил всякий страх перед опасностью; он ловок, силен, смел, наблюдателен, — но нехватает знаний, чтобы подняться на вершину доменного искусства и стать настоящим доменщиком.

Часто вечерами он забирается в заводскую лабораторию. Он делает это тогда, когда там нет Пьерона. В лабораторию его пускают, как бывшего пробера. Он надоедает всем своими вопросами. Но не с этой лишь целью посещает он лабораторию. Он добирается до шихтовых книг. Не возбуждая ни в ком подозрений, он делает оттуда некоторые выписки.

На заводе, в конторе, служит его дальний родственник Глинка. В дни, когда Курако перекочевывал из одного учебного заведения в другое, мать его говорила: «Придется Михася отправить к Глинке». Попав на завод, Курако не искал покровительства своего родственника, занимавшего к тому же небольшой чин. Первое время они даже не встречались. Грязный каталь, нет сомнения, компрометировал бы конторщика, носившего воротничок и галстук и причислявшего себя к заводской аристократии. Сейчас Курако искал с ним встречи. Они беседовали о калькуляциях и балансах, о приходных и расходных записях в заводских книгах, о плавильных материалах, переведенных в сталь и в рельсы, в рубли и копейки, в длинные колонны цифр.

Курако сопоставлял на досуге эти цифры, записи в шихтовых и конторских книгах. Но эти сведения были весьма отрывочны. Они нисколько не приближали к решению вопроса: как из взятых в определенных пропорциях материалов в соответствующих температурных условиях получать необходимое количество чугуна и шлака. Самая тайна плавки скрывалась от Курако за проволочными заграждениями цифр. Ему оказалось не под силу решение этой основной проблемы черной металлургии.

В годы, когда Курако украдкой изучал шихтовые книги Брянского завода, на одном из чугуноплавильных заводов уральской глуши производил интересные опыты и исследования молодой инженер М. А. Павлов, ставший впоследствии знаменитым ученым. Им-то в 1892 году и был определен впервые на наших заводах «тепловой и материальный баланс доменной печи». «Этот важный численный материал, — сообщала впоследствии Академии наук группа ученых, — служит по настоящее время незаменимым пособием для металлургических расчетов».