Лидия Ивченко - Кутузов

Кутузов внимательно следил за событиями в Европе, особенно с того времени, как в Италию в помощь австрийцам были направлены русские войска. И кто бы мог подумать, что Павел I, осудив свою мать за многолетние войны, вмешается в военный конфликт, не пережив потери Мальты, захваченной французами по пути в Египет? Союзные армии под командованием А. В. Суворова в апреле одержали победу над французами в битве на реке Адде, вступив победителями в Милан. Вероятно, Михаилу Илларионовичу было досадно, что он находился так далеко от театра военных действий, где решалась судьба континента. Он следил по карте за передвижениями войск, внимательно читал газетные и журнальные публикации, стараясь постигнуть новые веяния в «науке Морицев»: он любил свое ремесло и конечно же мечтал помериться силами с противником, который, по образному выражению современника, «расщелкал» все европейские армии. Кутузов мысленно «бросал» линии коммуникаций воюющих армий, передвигал войска на местности, снова и снова «проигрывал» в уме обстоятельства выигранных и «потерянных» битв. Он был очень умным и осмотрительным человеком, он сознавал, что у каждого полководца, будь он трижды великим, есть свой почерк, свой заданный природой алгоритм, который он старался распознать в плеяде французских генералов, вознесшихся на гребне революционных войн. Перед ним возникали не просто сражения, а стечения исторических обстоятельств, результатом которых являлись военные столкновения. Французы воевали колоннами. Могло ли быть иначе в армиях, набранных на скорую руку и так же наспех обученных для защиты своего Отечества? Но являлись ли колонны отныне универсальным средством, гарантировавшим успех во всех войнах? «Робость составляет колонны, а храбрость развертывает их, — рассуждал в те годы принц де Линь. — <���…> В сих случаях, конечно, первые ряды считают себя сильнейшими, будучи подкрепляемы; а последние думают, что они гораздо больше обеспечены, имея перед собою гораздо более шеренг. <���…> Я спрашивал у сих расчетистых людей, во сколько времени могут они добежать до неприятеля? Какое бы усилие употреблено не было. Но нельзя сделать в одну минуту более ста шагов; в две минуты никогда не можно перейти двухсот, а еще менее в четыре минуты трехсот. Положим, что это сделается. В четыре минуты мы сделаем шестнадцать выстрелов, считая в половину меньше, нежели как у нас бывает на учении; следовательно, два батальона, свернутые в колонны, получат от двух батальонов, стреляющих по ним, как будто в цель, 32 тысячи пуль. Если неприятельский генерал, не желая угождать колонистам, выберет положение несколько возвышенное, например, на скате, которого огонь столь убийственен, то для сих последних будет еще хуже. Они пойдут еще медленнее, нежели батальоны, фронтом расположенные; тогда вместо четырех пройдет десять минут и ни один выстрел не будет потерян. Последние колонны, назначенные для подкрепления первым, скоро потеряют к тому охоту, увидя гору мертвых тел» 37. Выпускник инженерно-артиллерийской школы, организатор егерских частей в русской армии, он мечтал проверить свои знания и расчеты на поле боя, но вместо всего этого он оставался в «скучном Выборге», откуда направлял невеселые письма жене: «15 июня 1799 года. Сегодни перед светом приехал я из Фридрихсгама и не выспался, и устал, и должен писать очень много к государю по комиссиям, которые он мне давать изволил; а потому по сей почте и не успел тебе денег, мой друг, отправить, для того, что их еще надобно сыскать; а на будущей почте, конечно, пришлю, а может и из Польши подоспеют; а ежели нет, то сыщу. Благодарю о известиях о Суворове, и в гамбургских газетах есть, только не все… Детям благословение» 38. Впрочем, и в Выборге выдавались нескучные дни. «<���…> Вчерась я был в превеликих хлопотах, — рассказывал Кутузов жене. — Знаешь, что Иван Юрьевич наделал? Третьего дня напился пьян, нанял тихонько у фурмана лошадей, уехал за город и оттоля увез дочь говенову (sic!!!); но к счастью, тотчас узнали и сыскали его на выбурхском форштате с нею. Его я отдал под караул, а ее к отцу. Отец просил меня, чтобы все это оставить, а только бы его как-нибудь на ней женить. Но я отправил вчера рапорт к Государю и написал все. Воля императорская — женить его или нет, чтобы как-нибудь только бы его здесь не оставили. Я надеюсь, чтобы Государь на меня за сие не прогневался <���…>» 39. 12 июля 1799 года Кутузов отправил Павлу I рапорт, из которого следовало, что в вверенных ему полках Финляндской инспекции дела в целом обстояли благополучно. Рапорт начинался словами, относившимися к мушкетерскому полку «имени моего: касательно обучения оного употреблены все старания как с моей стороны, так и в частые мои отсутствия со стороны полкового командира, исполненного столько же ревностью в службе Вашего Императорского Величества, а до какой степени полк достиг, я определить не отваживаюсь». Ничего страшного: государь определил на расстоянии, что с полком все обстоит замечательно, и выразил Кутузову благоволение в именном рескрипте, по поводу которого М. И. сообщил жене: «Я получил от государя благоволение в рескрипте очень милостивое, за мой полк, хотя я его никогда не хвалил…» 40

Но вот в жизни старого воина наступили, казалось, долгожданные перемены, оттеснившие серые будни. Весной 1799 года, помимо корпуса Суворова в Италии, Россия и Великобритания решились отправить экспедицию в Голландию с целью освободить ее от французов, а также, по словам правительства, «чтоб принудить Францию, если возможно, возвратиться в границы, которые она имела до революции» 41. Предполагалось, что в этом же предприятии деятельное участие должна принять и Пруссия, но после отъезда Кутузова из Берлина надежда оказалась тщетной: пока еще не существовало в Европе такой цели, которая объединила бы в одном порыве пруссаков и англичан. К тому же и Россия вместо обещанных 45 тысяч пехоты и кавалерии могла выставить на этом театре военных действий около 17 тысяч человек. Боевые действия открылись лишь по осени и почти сразу же обернулись для союзников фатальной неудачей: 8 сентября в сражении при Бергене союзники потерпели поражение, а командир русского экспедиционного корпуса генерал-лейтенант И. И. Герман был взят в плен. С этими печальными обстоятельствами и был связан рескрипт Павла I от 23 октября 1799 года: «Господин генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов. Заключаю из всех полученных мною из Голландии известий, что экспедиция в той земле приняла совсем неудачный оборот, предписываю Вам, если по получении сего войска мои находятся в Голландии, то Вы, приняв нужные меры с графом Воронцовым и вице-адмиралом Макаровым, перевезитесь в Англию (выделено мной. — Л. И .), где, расположась на зиму, приготовьтесь весною исполнить Вам приказанное мною при отправлении, т. е. возвратитесь обратно в Россию со всеми войсками» 42. Вероятно, тогда же Кутузов мог быть неофициально извещен о подробностях, не вошедших в текст императорского рескрипта. «Назначение командира войск, составлявших вспомогательный корпус английских войск в Голландии, также не посчастливилось. Генерал Берг (автор мемуаров спутал фамилию; речь идет о генерале И. И. Германе. — Л. И. ) был человек знающий свое дело, да, к сожалению, любил в стакане дно видеть; такой молодец и по сердцу был главному начальнику английско-русской армии, брату короля, если не ошибаюсь, герцогу Кумберланду (герцогу Йоркскому. — Л. И .); но кампания кончилась одним сражением: Кумберланда, пьяного, англичане увезли с поля сражения, а Берга, пьяного, по кровопролитной битве, французы взяли в плен и весь вверенный ему корпус остался также у них в плену» 43. Добавим, что это был тот самый генерал Герман, о котором в армии уже ходил забавный анекдот. Однажды на маневрах Суворов посоветовал офицеру действовать более решительно, на что тот с сожалением ответил, что он не может распоряжаться в присутствии своего начальника. Посмотрев в указанном направлении и увидев генерала Германа, разъезжавшего неподалеку на лошади, Суворов сказал: «Так ведь он давно убит».