Павел Далецкий - Рассказы о старшем лесничем

— Зря это вы, товарищ Фролов, у меня этого не водится…

Фроловские брови дрогнули:

— Мало, что ли?

— Не водится, товарищ Фролов, хоть десять тысяч — а не водится!.. Тот лес, куда вы гоняете коров, надо беречь… Там ценный молодняк, а ведь коровы его вытопчут…

— Мало, что ли, леса в России, что ты так об этом молоднячке печешься?

— Видите ли, товарищ Фролов. Нам привычно ценить сталь, чугун, уголь… А лес что?! Леса в России много… Много ли, мало, товарищ Фролов, но лес — ценнейшее народное достояние. Ясно?

— А выгода с этого у тебя будет большая?

— Кто как на выгоду смотрит.

— Ты за дурачка меня не считай, Анатолий Анатольевич, чтоб я тебе поверил. Просто ты зуб на всех нас имеешь, а вот откуда он, этот зуб, нам не понять.

— За что у меня может быть на вас зуб? — нахмурился старший лесничий. — Разве вот за эти яички? Подумай сам — вздумал меня купить, а я не продажный. Так вот, выпас в этих местах не будет разрешен. Если будете пускать коров, будем штрафовать.

Фролов крякнул, кепку сдвинул на затылок, брови его недоуменно поползли на лоб, а глаза стали рассматривать папиросу, которую он разминал пальцами.

— Добром это не кончится… Вспомнишь меня, да будет поздно.

— Ладно, будь здоров. Память у меня на все хорошая.

Всю следующую неделю Анатолий Анатольевич провел в лесах. Дождик моросил без устали. Он сеялся из ровных, серых, безнадежных туч, которые как будто даже и не двигались по небесным просторам.

Зашел на участок экскаваторщика Александрова. Любопытный человек этот Михаил Александрович. На войне водил самоходку, а сейчас кроме своей прямой профессии имеет еще сто профессий. И во всех делах, которые поручаешь ему, работает отлично.

Сеется дождик на мелкий соснячок да березнячок, на обширное кочковатое болото, которое нужно осушить. Великое дело — осушение, сколько доброй земли тогда высвободится. Сеется дождик, низкое небо вот-вот сядет на самое болото.

— Здорово, Михаил Александрович!

Александров высунулся из кабинки:

— Это хорошо, Анатолий Анатольевич, что вы пришли, а то меня сомнение берет.

— Какое же сомнение тебя берет?

Сомнение у Александрова было следующее: экскаватор после окончания работы он ставил на лежаки. Утром приходил, а экскаватор успевал за ночь погрузиться в воду по самую кабину… Часа три провозится Александров, пока выведет машину из погружения. Копает, а дна не видит, потому что болото здесь такое, что только вода журчит под гусеницами да под ковшом. Единственный выход — вести работу по направлению стрелы и ковша.

Проработает день, поставит машину на лежаки и оглядит содеянное: везде ровными валками лежит выбранная земля. Все в порядке. Удовлетворение Александрова не в том, что норма перевыполнена, а в том, что сработал он хорошо. Придет домой, переделает домашнюю и всякую иную работу, ляжет спать, наутро снова на болото, к своему экскаватору, а глубокой канавы, а ровных валков из выбранной вчера земли — ничего этого уже нет. Земля осела, все выглядит округло. Не канава, а пустячная ложбинка.

— Так какое же у тебя сомнение, Михаил Александрович?

— А такое… Вот вы пришли и смотрите мою работу… Что это за работа? — спросите. — Разве так можно работать? Ведь ты поставлен канавы рыть, а разве это канава?

— Ты напрасно беспокоишься. Я человек все-таки понимающий… Как твое мнение? Наверное, я так не скажу.

— Вы-то, Анатолий Анатольевич, может быть, и не скажете, а вам скажут: какого работника ты держишь!

— Не беспокойся, уж как-нибудь отчитаюсь. А тебе дам совет: поставил тебя лесничий на участок… канавы ты прокапываешь, а профиля не даешь. Не бейся сейчас над профилем, продолжай работу, твоя сегодняшняя канава сделает свое дело, вернешься сюда через год и все закончишь.

Осмотрел участок и пошел дальше. Анатолий Анатольевич и болото любит. На болоте тоже огромная жизнь. Каждая сфагновая кочка — целый мир. А ягоды?.. Особенно клюква… замечательная ягода, северный виноград. Ведь она годами может храниться дома в ведре с водой… Лоси любят болото, многие птицы любят болото… Все хорошо в лесу, и болото хорошо. Но хоть оно и хорошо, лучше не иметь его.

За болотом началась песчаная гривка, и из этой песчаной гривки уходили в небо великолепные сосны. Стремясь к свету, они сбрасывали нижние ветви, оставаясь только с серовато-зелеными пушистыми макушками.

На корнях огромной сосны сидел Лукьянов, помощник местного лесничего.

— Погода-то, Лукьянов, не очень радует.

— Погода от господа бога, следовательно, всегда хорошая.

— Не скажи, как раз погода — область, где господь бог не достиг математической точности и продолжает экспериментировать, и здесь человеку придется ему подсобить… Ну что ж, пошли, посмотрим наши делянки.

— Вы, Анатолий Анатольевич, одеты очень легкомысленно: дождь, а вы в одной курточке…

Анатолий Анатольевич посмотрел на тяжелый намокший брезентовый плащ Лукьянова.

— Видишь ли, товарищ Лукьянов, в лесу от дождя все равно никуда не денешься, это мы с тобой знаем хорошо. Вот выхожу я утром на крыльцо, смотрю… на целый день зарядил миленький! Брать плащ? Через полчаса он встанет колом и весить будет тонну. Хватит куртки, ведь в лесу я все время в движении, не продрогну. А как приду вечером на кордон или домой, — все с себя долой, обсушусь, стакан горячего чаю и на печь. На печь обязательно.

— И не кашляете?

— Никогда за всю жизнь, Лукьянов, не было случая, чтоб я простудился в лесу. Ну что ж, пошли, посмотрим наши делянки.

— Можно и пойти, только вы сами сказали, что погода не радует.

— Да уж как-нибудь, Лукьянов, да уж как-нибудь…

Суходольная гривка тянулась с километр. Сквозь перелесок в стороне что-то свежо желтеет. Анатолий Анатольевич свернул туда. Штабеля! Что за штабеля? Откуда? Здесь не должно быть никаких штабелей.

— Лукьянов, кто же это заготовляет?

— Анатолий Анатольевич, так церковь же!

В прошлом месяце лесхоз получил распоряжение отпустить шестьдесят кубометров деловой древесины церкви, что на Сиверской, на Красной улице: епархия намерена строить жилой дом для священнослужителей. Анатолий Анатольевич вместе с Лукьяновым выбрал для церковников делянку.

— Какая церковь? — удивился он сейчас. — Разве мы эту делянку отвели для церкви?

Лукьянов побагровел и отвел глаза в сторону.

— Та-ак, — протянул Анатолий Анатольевич. — Понятно. Это ты им устроил. Неужели за пол-литра? Все не можешь себя преодолеть?

Лукьянов сказал глухо:

— За пол-литра… не устоял. Простите.

Анатолий Анатольевич долго молчал, ссутулясь и опираясь на палку. К палке подбежали два больших муравья, ознакомились и бросились в стороны…

— Я‑то, может быть, и простил бы, — сказал старший лесничий, — да лес не простит. Вот он лежит в штабелях, а ему еще расти да расти… Ты надеялся, что я сюда не загляну. А разве ты меньше моего должен беречь лес?