Жорж Бордонов - Мольер

Невероятная вещь! Дорожный сундучок с рукописями, черновиками и письмами Мольера исчез по небрежению наследников. Может быть, его уничтожили, а может, он еще дремлет под слоем пыли и паутины на каком-нибудь чердаке в Иль-де-Франсе. Не сохранилось ни одного дома, где жил Мольер, даже того живописного здания, в котором он родился. Капризная судьба с помощью людской глупости и неблагодарности упрямо старается стереть все материальные следы этой до краев наполненной жизни. В конечном счете от Мольера остались только две расписки (одна написана целиком его рукой, а не просто снабжена подписью, как большинство нотариально заверенных бумаг) — и его пьесы, в которых он, конечно, сказал все самое важное о себе. Вехи его жизни отмечены контрактами, квитанциями, а также «Реестром» Лагранжа, куда тот изо дня в день добросовестно заносил события, происходившие в труппе. Итак, можно без каких-либо оговорок присоединиться к мнению Жоржа Монгредьена: «Всеми сведениями о Мольере и его сочинениях мы обязаны только кропотливому труду ученых, архивистов, историков, которые вот уже полтора столетия терпеливо разыскивают следы Мольера по разным архивам Парижа и провинции, — то есть ищут иголки в стогах сена». Исследования Эдора Сулье дополнены сегодня открытиями Элизабет Максфилд-Миллер, профессора университета Радклиф-Гарвард, и Мадлены Юргенс, хранителя Национального архива. Обнаружив редкостную эрудицию и самоотверженность, они извлекли из регистрационных книг парижских нотариусов около трети всех известных нам документов, относящихся к Мольеру; особенно важны их находки в том, что касается его происхождения. Поскольку целью настоящей работы было, опираясь на неоспоримые свидетельства, воссоздать облик живого, мыслящего и страдающего Мольера, автор считает своим долгом подчеркнуть здесь, чем он им обязан. Он рад также выразить признательность библиотекарю-архивариусу Комеди Франсез Сильвии Шевалле, которая предоставила ему доступ к бесценному «Реестру» Лагранжа и которая, посвятив Мольеру всю свою деятельность, любезно согласилась помогать автору советами.

Наследственность не все объясняет. Чаще всего она бросает лишь слабый, а то и неверный свет на те или иные задатки человека. И все же не стоит вовсе пренебрегать силовыми линиями, которые она прочерчивает. Но крайней мере в тех случаях, когда сталкиваешься со столь сложной и противоречивой личностью, как Мольер, отнюдь не лишнее представить себе его род и семью пояснее. От этих людей он получил гены, изначально определившие его характер. Это их черты, их страсти, их странности он мог наблюдать в том возрасте, когда накапливается лучшая пища для ума. Не следует забывать, что окружающий в детстве мир — это и есть то горнило, в котором переплавляются основные идеи великого творца. Но мы должны также научиться не придавать наследственности слишком большого значения, не приписывать ей решающей роли в тех событиях, объяснения которым нужно искать совсем не здесь. Подслушанное на улице словечко, впечатление, мгновенно исчезающее из памяти другого человека, для художника подчас важнее, чем два поколения обойщиков с их воззрениями и привычками. Художник воздвигает свои творения, камень за камнем, из мигов собственного бытии.

Первый пращур Мольера, который нам доподлинно известен, — Жан Поклен; назовем его для удобства Жан I. О его семействе, родом, возможно, из Бовэзи [1] Бовэзи — старинная область Франции к северу от Парижа, с главным городом Бовэ. , где фамилия Поклен очень распространена, мы ничего не знаем. Мы не знаем, был ли Жан I единственным сыном или сиротой, переселился ли он откуда-то в столицу или родился в ней. Его брачный контракт с Симоной Турнемин так и не найден, несмотря на все разыскания по книгам парижских нотариусов, относящимся к 1585–1586 годам. Контракт, возможно, пролил бы свет на его происхождение [2] 13 января 1967 года Мадлена Юргенс и Элизабет Максфилд-Миллер сообщили мне об их последней находке. Речь шла именно о брачном контракте Жана Поклена с его первой женой, Симоной Турнемин. Родственные связи, устанавливаемые названным документом, дают основания для пересмотра наших представлений. Из этого следует, что: — Жан I — сын Клода Поклена, ткача из Бовэзи, и Мари Кокрель, родившейся около 1555 года. Его имя пишется «Жеан». — У него три сестры, моложе его: Приния, Франсуаза и Симона. — Примерно в шестнадцать лет он теряет родителей, и детей Клода и Мари делят между собой родственники. — Жана I берет Никола Пейен, единоутробный брат его матери, парижский обойщик. — Никола Пейен привозит Жана I в Париж, обучает его ремеслу обойщика и делает мастером в этом цехе. — После женитьбы на Симоне Турнемин и кончины Никола Пейена Жан I вступает в дело своего тестя, Гийома Турнемина, скорняка, поставщика двора, и т. д. (Примеч. авт.) . Во всяком случае, 20 января 1586 года в церкви Сен-Жермен-л'Осеруа Жан I венчается с Симоной, дочерью Гийома Турнемина, владельца скорняжной лавки, парижского буржуа, поставщика двора, проживающего на улице Сухого дерева [3] …на улице Сухого дерева — «сухим деревом» в народе издавна называли виселицу; возможно, что когда-то на этой улице высились такие сооружения. . Жан I вступает в дело своего тестя и становится, таким образом, скорняком. Но Симона, произведя на свет двух дочерей, умерших в младенческом возрасте, скончалась 23 октября 1590 года. Деловые отношения с тестем, естественно, не могут продолжаться на прежней основе. Тем более что 19 июня 1594 года Жан I подписывает брачный контракт с Агнесой Мазюэль. У него только один свидетель — его бывший тесть, Гийом Турнемин, «меховщик короля», что довольно необычно для этой эпохи многочисленной родни. Свидетелями же его будущей супруги, хотя она и сирота, выступают восемь человек, среди которых вдова ее отца по третьему браку, единоутробный брат и двое дядюшек. Контракт ничего не говорит о происхождении Жана I Поклена, которого называет «мастером обойного цеха».

Агнесе двадцать один год. Она дочь Гийома Мазюэля, умершего в 1590 году, во время осады Парижа [4] …в 1590 году, во время осады Парижа — речь идет о суровой четырехлетней осаде Парижа войсками Генриха IV; войти в Париж и утвердиться на престоле Генрих IV смог только в 1593 году, после своего перехода в католичество.