Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Еще мне Вася признался, что ни одну письменную, кроме черчения, он не писал, не зная темы. С математикой было так: Дембовский принял все предосторожности. Но они его перехитрили. Задача в конверте, запечатанном сургучом, лежала в кармане ген<���ерала> Завалишина. Были каникулы, и Женя был дома. [327] Речь идет о сыне генерал-майора А. Е. Завалишина. Ложась спать, Завалишин вешал китель на вешалку. В 2 часа ночи Женя вытаскивал из кармана конверт, в это время с форта летел велосипедист за ним; там слегка расклеивали углы конверта, списывали, потом заклеивали гуммиарабиком и через полчаса велосипедист отвозил тему обратно. Ночью решали задачи, а на другой день Дембовский восхищался, как «поразительно хорошо проходят экзамены». Так было оба раза на письменной по математике. На черчение им не удалось достать темы, [328] Черчение и рисование в Морском корпусе преподавал В. А. Герасимов. и чуть ли не половина роты провалилась. Самый скандальный был экзамен. Теперь я понимаю, что мне хотел сказать Вася Чернитенко.

События последних дней.

Дежурила на камбузе и — все. Нет, вру, я в среду дежурила.

Экзамены по электричеству в первой группе, последней. Вечером были Мима, Сережа Шмельц и Нёня Богдановский. Настроение веселое, сидели в большой комнате с Мамочкой и весело болтали. Вдруг стук в дверь и голос Емельянова: «Разрешите на минуту Шмельца?» Сережа возвращается страшно расстроенный и смущенный, чуть ли не со слезами на глазах. «Простите, мне надо идти». — «Зачем?» — «Мичман Макухин требует; за мной еще осталось два часа винтовки, а я забыл!» Мима крикнул вдогонку: «Приходи после молитвы». — «Не знаю, навряд ли». Все страшно возмутились и раскисли. Настроение было сорвано. Вдруг в одиннадцатом часу приходит Сережа: отстоял свои два часа и пришел. Ему устроили овацию. Мамочка пригласила всех в пятницу праздновать окончание.

После обеда мы с Мамочкой и Серафимой Алексеевной ездили на ослике в город за провизией. Встретили там компанию кадет, пили пиво. У них начинается полоса пьянства, они отправлялись к «сербу», а Мима дал «на хранение» две бутылки вина. Вернулись мы с темнотой. К нам пришли на вечер оба Васи и Андрюша. Показывали билеты. Безошибочно узнавали их, настроение, конечно, самое хорошее и веселое. В самой глубине души я боялась этого дня, а тут сама смеялась и радовалась. В эту ночь должны были быть «похороны алгебры», доставались костюмы, все совещались, волновались, и я принимала в этих приготовлениях большое участие. Ушли они довольно рано, так как «надо готовиться». Обещали быть в пятницу.

Я на камбузе. Прежде всего узнаются подробности «похорон». Самый интересный номер вышел с Воробьевым. Ночью у него стянули козу, она заорала, Ольга Владимировна услыхала и подняла настоящую истерику. Говорят — прямо вопила. Александр Аполлонович сначала ругался и посылал «мать» ко всем чертям, потом уступил и отправился на форт. По дороге встречает мичмана Аксакова: «Сергей Сергеевич!» …как вдруг Сергей Сергеевич начал от него «драпать» во все лопатки. Дальше попадается Завалишин: «Ваше превосходительство, вот у меня козу увели». Петрашевич не растерялся. «Сейчас, сейчас, мы все сделаем». Приходят на форт. «Я вам помешал, господа, — говорит „ковда“, — я извиняюсь. Дайте мне козу, ей-богу, уйду, сам понимаю, что помешал». К нему подходит кто-то из кадет и вглядывается: «А ловко же ты нарядился!» После короткого совещания Лжеворобьев вывел козу и вручил ее Воробьеву. Говорит, что встреча двух двойников была действительно замечательна.

Днем был педагогический совет. Поднимался острый вопрос насчет Яковлева. Завалишин как-то неладно поступил с отметками, что-то у него на экзамене было 3, а в аттестате по правилу среднего арифметического — 9 и т. д. Адмирал страшно рассержен. Так этого вопроса они и не решили, оставили назавтра. Вечером было чествование Дембовского — 25 лет педагогической деятельности.

Вскоре после ужина пришли Мима, Сережа и Нёня. Сидели и поджидали остальных, чтобы варить глинтвейн. Приходит Вася, очень смущенный, здоровается, не глядя в глаза, и говорит Мамочке: «Я очень извиняюсь, но я не могу быть у вас сегодня». — «Почему?» — «У меня здесь дело на форту, спешно…» Настроение упало. Я страшно обиделась, хотя старалась не показать виду. Сережа решил, что он, наверно, занят по делам выпивки, которую на днях устраивают преподавателям, а значит, Вася Чернитенко и Сиднее тоже не придут. «Это не отговорка. Они могли прийти хоть на полчаса». Было очень скучно и кисло. Часа через два пришел Чернитенко: он был у Дембовского. Кое-как вечер дотянули, а ушла я спать с очень глубоким и едким чувством обиды.

Наконец пятница. С утра узнаю, что Сиднее весь вечер пробыл у Насоновых и на удивленные вопросы товарищей, «почему он не у Кнорринг?», отвечал: «Я знаю, что я делаю!» Это была уже открытая демонстрация, и меня еще более обидела.

А днем — продолжение педагогического совета. Опять о Яковлеве. Папа-Коля возражал против правила «среднего арифметического», и когда Завалишин возразил, что «так всегда было в старом Корпусе», ответил: «Ну, Морской Корпус в учебном отношении всегда пользовался дурной репутацией, тогда как сухопутные корпуса были обставлены превосходно». Завалишин увидел в этом оскорбление себе, Корпусу, строевой части, флоту, морякам, раскричался, ушел к себе, с ним сделалась истерика и он заболел. Папа-Коля страшно расстроен, места себе не находит, среди офицеров буря, Аксаков поздоровался со мной с таким видом, как будто собирался ножом запустить. Опять нависают тяжелые и неприятные события.

Приходит Андрюша. К счастью, меня не было в той комнате, я застала только конец. Он начисто изложил Мамочке все дело: кто-то сказал, что у нас в складчину устраивается чествование, а так как они в этой «складчине» не принимали участия, то решили не ходить. Они поговорили по душам, я застала их обоих очень взволнованными, примиренными, Андрюшу очень смущенного, повторяющего: «Простите, Мария Владимировна, я сам вижу, что сглупил». Кончилось хорошо. Я поблагодарила Андрюшу, что он не побоялся «разговора с объяснениями». Только бы нам опять собраться вместе, чтобы загладить этот инцидент перед прощанием.

Что было за эти дни?

Вечером на форту большая выпивка: «проводы» офицеров и преподавателей. За этот день мне хочется отметить одну маленькую деталь глубоко интимного свойства: когда Вася Чернитенко, пригласив Папу-Колю, ушел от нас — я вдруг почувствовала, что он ушел навсегда, т. е. что таким, каким он был для меня, он уже никогда не будет.