Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

В ту последнюю воронежскую весну Мандельштам, вероятно, был немного влюблен в Наташу — ведь она оказалась, наряду с Надеждой, его единственной слушательницей. Однажды он якобы признался ей в своей любви. Это признание соединялось в нем с мечтами о бегстве и робкой надеждой на радикальную перемену жизни: «Мы с вами будем жить, где вы захотите, хотите в Москве, хотите — на Юге…» Однако Наташа заплакала и сказала: «Как жалко, что все было так хорошо и теперь все рухнуло…» Мандельштам стал ее успокаивать и пообещал, что все будет по-прежнему. В Наташином восприятии Осип и Надежда были неразделимы [380] См.: Штемпель H . Мандельштам в Воронеже. Воспоминания. C. 134. .

Сохранилось еще одно доказательство Наташиной преданности Мандельштамам как супружеской чете. В июле 1942 года, во время эвакуации из пылающего Воронежа, в который вот-вот должны были войти немцы, Наташа взяла с собой вверенные ей стихи Мандельштама и его письма к жене. Письма же Мандельштама к ней самой Наташа оставила в развалинах дома.

Отстранив от себя Мандельштама, Наташа Штемпель уберегла его от большой глупости: ведь своим поступком он сталкивал друг с другом — да и с самим собой — обеих женщин, которым предстояло в будущем сыграть решающую роль в сохранении его творческого наследия. Возможно, он это предчувствовал. Во всяком случае, он никогда не возобновлял такого рода попыток. Не случайно стихотворение, обращенное к Наташе Штемпель, завершалось строкой: «И все, что будет, — только обещанье».

15 мая 1937 года закончился срок его ссылки. Переписав в три голубых блокнота все воронежские стихи (1935–1937) и неопубликованные московские (1930–1934), они сделали на них надпись «Наташина книга» и подарили ей на прощанье эту «книгу». Стихи переписывала Надежда Яковлевна, Мандельштам же собственноручно поставил под каждым стихотворением дату и букву «В» (Воронеж). Наташа Штемпель спасла эти блокноты во время войны — она сохранила их, а после войны вернула Надежде Яковлевне. «Наташина книга» станет одним из основных источников мандельштамовских текстов. Мандельштамы удачно выбрали себе приятельницу. Поэт хотел, чтобы Наташа — после его смерти — передала в Пушкинский Дом любовное стихотворение от 4 мая 1937 года (как завещание русской литературе). Он также хотел, чтобы она уничтожила оду Сталину. Наташа Штемпель не выполнила ни того, ни другого его пожелания. Она приняла иное решение и после войны возвратила оба текста Надежде Яковлевне. И это было верное решение — в пользу Мандельштама.

«И все, что будет, — только обещанье»

Автограф стихотворения «К пустой земле невольно припадая…» (1937). Из «Наташиной книги», которую Мандельштамы в мае 1937 года, покидая Воронеж, подарили Наталье Штемпель

Супруги покинули Воронеж 16 мая 1937 года. Несмотря на все перенесенные ими лишения и страхи, пребывание в этом городе означало для них отсрочку, нежданное продление срока жизни, «вторую жизнь» (слова Мандельштама). Кроме того, здесь появилось на свет более ста значительных стихотворений. Кто мог тогда знать, что именно благодаря этому обстоятельству Воронеж займет свое место на карте мировой поэзии? «…Воронеж был чудом, — напишет Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях, — и чудо нас туда привело» [381] Мандельштам Н. Воспоминания. C. 170. .

17 мая 1937 года Мандельштамы вернулись в свою московскую квартиру в Нащокинском переулке. В одной комнате жила Вера Хазина, мать Надежды Яковлевны. В другой за время отсутствия Мандельштамов обосновался — при личной поддержке генерального секретаря ССП Ставского — некто Костарев, ярый доносчик. Впрочем, стоило Мандельштамам вернуться, как он бесследно исчез. Они восприняли это как добрый знак и некоторое время тешили себя иллюзией, что теперь их оставят в покое.

Мандельштамы встречаются с Ахматовой, со старыми друзьями и знакомыми. Обитатели кооперативного писательского дома взирают на них с еще большим опасением; НКВД, разумеется, по-прежнему наблюдает за ними. 25 мая Мандельштама настигает новый сердечный приступ. Но тогда же, во второй половине мая 1937 года, рождается и новое стихотворение. Это — дань признательности Чарли Чаплину, чьи «Новые времена» и «Огни большого города» Мандельштам увлеченно смотрел в воронежском кинотеатре на проспекте Революции. Теперь он превращает Чаплина в фигуру, родственную самому себе. Чаплин разгуливает по сталинской Москве в год Большого Террора. В том, что он видит, нет ничего смешного: «Как-то мы живем неладно все — чужие, чужие» и «Чудит, чудит чужая даль» (III, 139). Ни слова о светлом будущем, о котором вещала официальная пропаганда [382] Об этом стихотворении см. подробнее: Cavanagh C . Osip Mandelstam and the Modernist Creation of Tradition. Princeton, N. J., 1995. P. 296–303. . Эмма Герштейн вспоминает, что Москва в то время вызывала у Мандельштама тревожное чувство. В ней таилось что-то для него непонятное. «И люди изменились… Все какие-то, — он шевелил губами в поисках определения, — все какие-то… какие-то… поруганные » [383] Герштейн Э. Мемуары. C. 67. .