Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

Если бы партийные чиновники могли заранее догадаться, как отзовутся в будущем эти мемуары в самиздатском подполье, в диссидентских кругах, а также на Западе, они вряд ли позволили бы Надежде Мандельштам в 1964 году возвратиться в Москву — спустя два с половиной десятилетия ее непрерывных скитаний по просторам советской империи. Сперва ее приютили Шкловские, затем, в 1965 году, она получает однокомнатную квартиру в районе под названием «Черемушки» по адресу: Большая Черемушкинская, 14, корпус 1, квартира 4. Мандельштам вполне оценил бы этот адрес! Черемуха в его поэзии обладает особым очарованием: в стихах 1918 года («Что поют часы-кузнечик…»), в «цыганском» стихотворении 1925 года, в воронежском стихотворении, написанном 4 мая 1937 года, и других:

Итак, вдове поэта удается, наконец, обосноваться в Москве; но никто и ничто не может ее укротить. В 1958 году, во время «оттепели», она, живя в Верее, начинает втайне писать свои воспоминания. Этой книгой она безжалостно рассчитается не только с режимом Сталина, но и с его приспешниками и пособниками в среде интеллигенции. Надежда Мандельштам описывает угрозы, нависавшие над жизнью художника в самые жуткие моменты сталинской эпохи, и в то же время создает — беспощадно и проникновенно — образ тоталитаризма XX века. В своем некрологе, посвященном Надежде Мандельштам, Иосиф Бродский писал: «Ее воспоминания суть нечто большее, чем свидетельство о ее эпохе: это взгляд на историю в свете совести и культуры» [435] Бродский И. Сочинения. Т. 5. С. 113. . Они стали жизненным итогом этой «вдовы культуры» [436] Там же. и в самом подлинном смысле «воспоминаниями века». После публикации их в 1970 году в Нью-Йорке «Воспоминания» появились в 1971 году на немецком языке под заголовком «Столетие волков». По значению и ударной силе они вполне сопоставимы с книгой Солженицына «Архипелаг Гулаг». Диссиденты и правозащитники получили, наконец, свою Библию. Книгу Надежды Мандельштам можно по праву считать духовным динамитом, подорвавшим устои противоправного режима. В гроб советской империи вбивались разные гвозди!

Надежда Мандельштам в Пскове (1964).

Работа над «Воспоминаниями»

То, что книга оказалась значительной и в художественном отношении, усиливало ее действенность. Надежда Мандельштам обладала характерным стилем; она умела писать сжато, найти говорящую деталь и меткую ассоциацию. Чужие окурки в пепельнице: их намеренно — для устрашения — оставили те, кто рылся в ящиках стола, пока хозяев не было дома. Сотрудник ОГПУ: при обыске он умиленно разглядывает книги и неустанно предлагает своим жертвам леденцы в жестяной коробочке. Эту книгу лихорадочно читали и переписывали по ночам. Она циркулировала в самиздате, лишая сна многих читателей, которые шли на риск ради глотка свободы и готовы были поплатиться за свое ночное чтение.

Когда в 1972 году в Париже появился второй том воспоминаний (по-немецки он вышел в 1975 году в сильно сокращенном виде под заголовком «Бесслезное поколение»), в московских интеллигентских кругах поднялся невероятный шум. Уже в первом томе, где обличался насильственный советский режим, звучали обвинения в адрес той части интеллигенции, которая безвольно приспособилась к тоталитарному режиму, стала его прислужницей и даже сообщницей. Во втором же томе Надежда Мандельштам то и дело высказывала подозрения в отношении отдельных людей, переживших сталинскую эпоху, и сводила с ними счеты. Она не только присвоила себе право судить — она стала мстить. Одни не могли ей этого простить, других же восхищала именно стойкая непримиримость этой воинствующей старой женщины. Андрей Синявский, который с 1973 года жил эмигрантом в Париже, вдали от московской кутерьмы, обратил внимание на то, что Надежда Мандельштам видит мир сквозь черную дыру той общей могилы в дальневосточном пересыльном лагере, куда бросили обнаженное тело ее мужа с деревянной биркой на ноге [437] Интервью А. Д. Синявского в документальном фильме Франка Диаманда о Надежде Мандельштам, снятом голландским телевидением в 1973 г.; немецкая версия — 1986 г. . А Иосиф Бродский в своем некрологе о Надежде Мандельштам (1981) пишет о ее «потребности в справедливости» и «страсти к правосудию». Многим, однако, казалось, что она зашла слишком далеко, и они «кинулись по дачам и заперлись там, чтобы срочно отстучать собственные антивоспоминания» [438] Бродский И. Сочинения. Т. 5. С. 111. .

Книга ее воспоминаний, изданная в 1970 году, молниеносно принесла ей мировую известность. В 1973 году группе голландских тележурналистов удалось склонить ее к участию в телеинтервью. Это, по-видимому, единственная пленка, запечатлевшая Надежду Мандельштам. Она дала согласие на съемку с одной оговоркой — демонстрировать отснятое интервью лишь после ее смерти. Как и прежде, она испытывала страх: когда ее воспоминания вышли в свет, пристальное внимание к ней со стороны КГБ усилилось. Семидесятитрехлетняя женщина лежит на диване, курит папиросу и по-английски, с невероятным русским акцентом, описывает одиночество и отчуждение Мандельштама в ту страшную пору: «Он был окружен врагами». Или: «Он был из другого теста».

Кроме того, она вспоминает о тесных любовных отношениях, что соединяли ее с поэтом: «Мы были началом сексуальной революции. Нам нечего было терять». Говорит, что в дневное время они часто ссорились, зато их любовные ночи были хороши. Она говорит об этом с характерной для нее прямотой — ведь и теперь ей нечего терять. Старая женщина все еще воодушевлена своей удачливой, счастливой супружеской жизнью. Она давно уже перестала быть обычной писательской вдовой. Для диссидентов шестидесятых и семидесятых годов она становится культовой фигурой, бесстыжей святой, вещающей о своей выстраданной правде. Ее интеллектуальная зоркость, насмешливость, бескомпромиссность — все это побуждало относиться к ней с восхищением, но также — с опаской.

«Вдова культуры» (Иосиф Бродский)

Надежда Мандельштам после публикации «Воспоминаний» (Москва, 1970)

В последние годы жизни она обратилась к православию, стала верующей, так что даже ее воспоминания о Мандельштаме окрашивались порой в «христианские» тона. Ее духовным наставником был отец Александр Мень, харизматический интеллигент-священник, в убийстве которого была, возможно, замешана госбезопасность. Видимо, под его влиянием она превращается из неистовой мстительницы в великодушную, умудренную женщину, помогающую многим людям и духовно, и материально. В ее квартире стоял маленький ящичек, и каждый посетитель клал в него, по возможности, немного денег, которые шли на посылки для заключенных. Ее навешали многие, в том числе — западные писатели, например, Артур Миллер или Брюс Чатвин. Многие писали ей письма или посылали подарки, которые она тут же раздаривала другим. Некогда, в страшные годы, она мечтала о деньгах и благополучии. Теперь же ее равнодушие к быту и комфорту проявлялось открыто, как и ее щедрость. Владимир Набоков прислал ей простыни из синтетического волокна — удобные в практическом отношении. Это, пожалуй, единственное, что она оставила себе, хотя скоро все простыни оказались в дырках — от крепких папирос марки «Беломор», которые она курила. Когда же ей случалось получить какой-нибудь «западный» гонорар, она покупала в «Березке» джин, артишоки, анчоусы и устраивала пирушку с друзьями [439] Об отзывчивости Надежды Мандельштам в последние годы см.: Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников. С. 405 (Л. Я. Костючук); С. 422–423 (В. И. Гельштейн); С. 452, 454 (В. В. Шкловская-Корди). .