Ральф Дутли - Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

В дневнике писательницы Зинаиды Гиппиус сохранилась запись от 27 октября — описание «революционных» событий, которое сильно отличается от более поздних пропагандистских инсценировок:

«Возвращаюсь на минуту к Зимнему дворцу […] Юнкера и женщины защищались от напирающих сзади солдатских банд, как могли (и перебили же их), пока министры не решили прекратить это бесплодие кровавое. И все равно инсургенты проникли уже внутрь предательством.

Когда же хлынули “революционные” (тьфу, тьфу!) войска, Кексгольмский полк и еще какие-то, — они прямо принялись за грабеж и разрушение, ломали, били кладовые, вытаскивали серебро; чего не могли унести, — то уничтожали […] женский батальон, израненный, затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали…» [127] Гиппиус З. H . Дневники. Под обшей ред. А. Н. Николюкина. T. 1. М., 1999. C. 593. .

Первое в России буржуазно-социалистическое правительство исчезло с лица земли уже на другой день. Несколько министров оказались под арестом, но Керенскому удалось бежать из города и скрыться. Мираж мигом рассеялся. Это был революционный фантом, а не народный мятеж. Вновь процитируем Зинаиду Гиппиус: «Петербург, — просто жители, — угрюмо и озлобленно молчит, нахмуренный, как октябрь. О, какие противные, черные, страшные и стыдные дни!» [128] Запись от 29 октября 1917 г. // Там же. С. 597. В Москве же не обошлось без тяжелых уличных боев: город перешел в руки большевиков лишь спустя неделю, 2 (15) ноября 1917 года. Уже 26 октября (8 ноября по новому стилю) был создан правительственный орган — Совет народных комиссаров, который не медля обнародовал декреты о прекращении войны и о земле.

За триумфальной победой последовало позорное поражение. На выборах в Учредительное собрание партия Ленина получила лишь 25 % голосов, тогда как эсеры и меньшевики вместе — 62 % . Большевики, однако, сумели вырвать власть: 6 (19) января 1918 года они при помощи красных отрядов разогнали Учредительное собрание.

Мандельштам был одним из первых, кто откликнулся стихами на Октябрьский переворот, — буквально спустя несколько дней. Это горькие и яростные строки, направленные против «ярма насилия и злобы» и превозносящие Керенского. Ленин же заклеймен как узурпатор, «октябрьский временщик». Стихотворение было напечатано 15 ноября 1917 года в газете «Воля народа», органе социалистов-революционеров:

Александр Керенский, председатель Временного правительства, принадлежал к эсеровской партии, к которой Мандельштам был близок в дни своей юности. Для некоторой части русской интеллигенции Керенский воплощал либеральные идеалы XIX века. В цитированном стихотворении Мандельштам называет его «щенком Петровым», видя в нем наследника реформаторских усилий Петра Великого. Большевикам не удалось схватить Керенского, бежавшего из Петрограда, — в марте 1918 года он тайно покинул Россию и эмигрировал в Лондон.

Это стихотворение — первое и самое резкое осуждение Мандельштамом Октябрьского переворота, не оставляющее сомнений в том, какова была его собственная позиция «среди гражданских бурь и яростных личин». Позднее, в чекистской «справке», за которой последует второй (и последний) арест Мандельштама 2 мая 1938 года, ему припомнят эту рано проявившуюся враждебность по отношению к большевикам: «К великой пролетарской революции […] он отнесся резко отрицательно, называл советское правительство — “правительством захватчиков” и в своих литературных произведениях того времени клеветал на советскую власть» [129] Справка подписана начальником 9 отделения 4 отдела ГУГБ старшим лейтенантом В. Юревичем; дата — 27 апреля 1938 года. См.: Нерлер П. «С гурьбой и гуртом…» Хроника последнего года жизни О. Э. Мандельштама. М., 1994. С. 86 (Записки Мандельштамовского общества. Т. 5). .

Да, Мандельштам не участвовал в ликовании и не воспевал революцию, как, например, Блок, чья поэма «Двенадцать» стала ее евангелием. В ней изображен ночной Петроград, по которому идет патруль — двенадцать красноармейцев, а впереди — Иисус Христос; тем самым красноармейцы превращаются в «апостолов». Маяковский еще в ноябре 1917 года пишет стихотворение «Наш марш» и читает его по трактирам. «Барабанщик революции» становится и автором юбилейных стихов: 7 ноября 1918 года, к первой годовщине Октября, появляется его «Ода революции», а к десятой годовщине, в 1927 году, — поэма «Хорошо!» («Октябрьская революция, отлитая в бронзу» [130] Слова Луначарского, произнесенные на редакционном собрании журнала «Новый Леф», где Маяковский впервые читал поэму «Хорошо!» (см.: Катанян В. Маяковский. Хроника жизни и деятельности. Изд. 5-е, доп. М., 1985. С. 401). ).

Анна Ахматова пишет в «Листках из дневника»: «Революцию Мандельштам встретил вполне сложившимся и уже, хотя и в узком кругу, известным поэтом. Мандельштам одним из первых стал писать стихи на гражданские темы» [131] Ахматова А. Собр. соч. в шести томах. Т. 5. С. 33. . Стихотворение о Керенском — одно из трех, которые Мандельштам в ноябре 1917 года посвятил «проигравшим». В одном из них лирический герой сравнивается с «поздним патриархом в разрушенной Москве» (I, 131), то есть с патриархом Тихоном, который 6 января 1918 года предаст большевиков анафеме. Другое стихотворение («Среди священников левитом молодым…») посвящено Антону Карташову, историку православной церкви и — с 1 сентября 1917 года — министру по религиозным делам в правительстве Керенского.

В древнем Израиле левиты были служителями храма; первоначально происходившие из рода Леви, они подчинялись священникам (коханим). В стихотворении Мандельштама левит наделяется чертами пророка Иеремии — глашатая и прорицателя, предсказавшего гибель Иерусалима: «Он говорил: небес тревожна желтизна! / Уж над Ефратом ночь: бегите, иереи!» (I, 130). С Евфрата наступали на Израиль вавилоняне, что привело в 587 году до н. э. к разрушению Первого Храма. По свидетельству Надежды Мандельштам, поэт и сам воспринимал себя левитом, предупреждающим о падении Иерусалима-Петербурга и гибели культуры. Последняя строфа стихотворения:

Это стихотворение Мандельштама более всех других насыщено еврейской символикой. Он упоминает о священниках храма и молодом левите, о Субботе и Меноре, то есть семисвещнике — культовом светильнике, используемом в еврейской литургии. Однако Надежда Мандельштам полагала, что именно это стихотворение проникнуто христианскими реминисценциями. Суббота, спеленутая в «драгоценный лен», — это, по ее словам, снятый с креста Христос. Сквозь гибель Иерусалима-Петербурга якобы проступает положение во гроб [132] См.: Мандельштам Н. Вторая книга. С. 121. . То, что стихотворение, богато насыщенное элементами еврейского культа, вызывает в памяти положение Христа во гроб, является мнимым противоречием: творчество Мандельштама вновь обнаруживает здесь характерный для его поэзии синтез еврейства и христианства, Ветхого и Нового заветов.