Том Джелтен - Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи

Больше ни у кого не было таких связей, такого таланта организатора, таких знаний. Пусть Хосе Марти и не смог сопротивляться зову оружия, но Эмилио был человеком куда более практичным. Ему не было никакого смысла отправляться в горы, и он это понимал.

В сентябре 1895 года, спустя пять месяцев после того, как Эмилито покинул дом, семью Бакарди Капе потряс новый удар. Второй сын Эмилио, шестнадцатилетний Даниэль, умер от хронической болезни, мучившей его с детства. Эмилио был безутешен и поначалу хотел было вовсе отойти от революционной деятельности, но в конце концов решил, что надо взять себя в руки. Его роль в подпольной работе стала еще важнее, поскольку его ближайший друг и единомышленник Федерико Перес Карбо тайком покинул город и отправился к своему бывшему командиру Масео, оставив Эмилио один на один с колоссальной ответственностью. Поэтому Эмилио не осмелился слишком долго горевать по Даниэлю и тревожиться из-за отсутствия вестей от Эмилито.

К этому времени в Сантьяго установилось военное положение. Днем и ночью улицы патрулировали конные испанские солдаты, полицейские в форме стояли на посту на каждой площади. На окраинах города ходили пешие патрули «гражданской стражи».

После десяти вечера было нельзя собираться группами, ни на улице, ни дома — даже на поминки. По периметру город был обнесен несколькими рвами и оградами из колючей проволоки, и эти заграждения постоянно держались под наблюдением. Агенты доносили обо всех сколько-нибудь необычных перемещениях, и революционному движению приходилось прибегать к небывалым мерам секретности. О том, чем занимается Эмилио, вне пределов семьи знали лишь считанные друзья. Одним из них был его свояк Рамон Мартинес, муж сестры Эльвиры Эрминии. Мартинес лично знал Хосе Марти — делил с ним койку во время плавания на Ямайку, — к моменту начала революции был тяжело болен и прикован к постели, однако он попросил свою жену «сделать ради свободы Кубы то, чего я не могу». Эмилио предложил Эрминии перевезти Рамона к ним с Эльвирой, чтобы вместе провести последние дни. Эмилио рассчитывал, что поток посетителей, которые потянутся в дом Бакарди проститься с Мартинесом, станет надежным прикрытием для связных и революционных агентов, приходивших к нему почти каждый день.

Как посредник повстанцев Эмилио занимался связями между ними и союзниками за рубежом и координировал закупки оружия и необходимых повстанцам припасов. Он надзирал за контрабандой боеприпасов в мешках с фасолью и рисом и даже организовывал поставку динамита, при помощи которого повстанцы взрывали мосты.

Чтобы избежать подозрений, нужны были постоянные усилия и изобретательность. Свои письма Эмилио подписывал «Фокион» — в честь афинского полководца и политического деятеля, которого прозвали Добрым за порядочность и верность демократии. Когда Эмилио отправлял деньги или припасы повстанцам в их горных лагерях, то прилагал половину газетной страницы, а вторую оставлял себе. Если для установления контакта приходил другой связной, он должен был предъявить недостающую половину, чтобы подтвердить, что он действительно повстанец.

То, что у второй войны за независимость была более солидная идеологическая основа, означало, что вести эту войну надо было с вниманием не только к военным, но и к социально-политическим вопросам. Новые кубинцы должны были стать народом, в котором не-белое население, прежде ущемленное, пользовалось бы равными правами и возможностями с белыми, а для этого необходимо было реформировать всю систему социально-экономических отношений. Генерал Максимо Гомес полагал, что одна из ошибок Десятилетней войны заключалась в том, что вожди революции не решались пойти наперекор мощным экономическим интересам, особенно в западной части Кубы. Они не стали вести войну в сахароносной сердцевине острова и тем самым помешали революции преобразить страну. Кроме того, Гомес утверждал, что необходимо всеми силами подрывать экономику и тем самым прекратить поток средств, которые Испания получала с Кубы и направляла на финансирование войны.

Так или иначе, стратегических тонкостей было очень много. Например, было неясно, как командирам повстанцев обращаться с крупными землевладельцами. Если уничтожить сахарные и кофейные плантации, от этого будет плохо не только плантаторам, но и простым кубинцам, и вожди повстанцев не могли достичь согласия друг с другом в вопросе о том, насколько далеко может зайти саботаж экономики. В июле 1895 года Гомес издал сокрушительный приказ: «Сахарные плантации прекращают работу, и если кто-то предпримет попытку собирать урожай, невзирая на этот приказ, его тростник будет сожжен, а постройки разрушены». Этот же приказ запрещал ввоз промышленных, сельскохозяйственных и животноводческих товаров в города, оккупированные испанскими войсками. Однако другие командиры предпочитали более мягкий подход. Антонио Масео считал, что плантаторам следует разрешить собирать тростник и производить сахар, если они будут платить военный налог повстанческой армии и не попытаются препятствовать делу революции. Масео командовал повстанцами в восточной части Кубы и заключил на своей территории несколько подобных соглашений с плантаторами и владельцами сахарных заводов, а налоги, которые он собрал в результате этих соглашений, стали ценным источником доходов для революции.

В Сантьяго Эмилио Бакарди поддерживал позицию Масео. Более того, и сам Эмилио собирал военный налог с нескольких владельцев плантаций в окрестностях Сантьяго, начиная с собственной тещи на плантации Санто-Доминго. В иные месяцы сборы составляли несколько сотен долларов — значительная сумма для революционного движения, отчаянно нуждавшегося в наличности. То, что Эмилио не одобрял крайние меры, приверженцем которых был Гомес, соответствовало и его деловым интересам. Если бы производство сахара и коммерция в оккупированных испанцами областях оказались под полным запретом, «Bacardi & Compañía» пришлось бы закрыться. Без бесперебойных поставок мелассы Бакарди не могли бы производить ром, а если бы они не продавали свой товар в Гавану и другие города, контролируемые испанцами, то не смогли бы вообще продолжать торговые операции.

Несколько кубинских конкурентов Бакарди уже разорились. Некоторые винокурни были построены при сахарных плантациях и сгорели вместе с другими постройками, некоторые владельцы винокурен считались «врагами» революции, некоторые, наоборот, вызвали недовольство испанских властей. Один из самых процветающих производителей рома на восточной Кубе, компания «Brugal, Sobrino, & Compañía», в разгар войны переехала с Кубы и так и не вернулась. Ее владелец Андрес Бругаль был целиком на стороне Мадрида, однако двое его сыновей симпатизировали повстанцам, и власти поймали их на контрабанде мачете из отцовского магазина скобяных товаров. Если бы дон Андрес не дружил с командующим испанского гарнизона в Сантьяго, молодых людей, вероятно, расстреляли бы. После этого вся семья Бругаль была вынуждена переехать в Доминиканскую Республику, где, впрочем, их компания в конце концов добилась процветания.