Вадим Бакатин - Избавление от КГБ

«Я почистил 14 000 чекистов, — говорил Ежов. — Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил… Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: «Ты сегодня допрашивай его, а завтра я арестую тебя». Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил их только лишь в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа».

Кровавый театр абсурда… Ежова расстреляли. Вот такие люди с извращенной психикой вершили судьбами страны, были и судьями, и палачами, и неизбежными жертвами.

И второе дело, если можно назвать его делом — в нем всего десяток страничек, — относится к моему деду.

27 августа 1937 года на основании постановления «тройки» управления НКВД Западно-Сибирского края (ЗСК) подвергнут (без указания статьи) высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией имущества Бакатин Александр Петрович, русский, беспартийный, образование среднее, женат, работал бухгалтером в «Заготзерно», арестован 27 июля 1937 года.

Согласно обвинительному заключению, Бакатин признан виновным в том, что он являлся активным участником созданной Волконским и Эскиным на территории Западной Сибири кадетско-монархической повстанческой организации.

Дед был реабилитирован в 1966 году. Как показала проверка, указанной в обвинительном заключении организации не существовало. Материалы о ней были сфальсифицированы бывшими работниками УНКВД ЗСК. «Чекистам» надо было выполнять «разнарядки по расстрелу». Для «счета», как и многие другие, был расстрелян и мой дед.

Два дела. Жертва и палач, сам ставший жертвой. Кого из них жалеть, кого ненавидеть? Казалось бы, все ясно. Но странно, ненависти у меня нет. Наверное, потому, что невозможно ненавидеть историю своей Родины. Ее надо знать, какой бы она ни была. Нельзя, преступно скрывать историю народа от народа. Но ведь скрывали и скрываем, как можем, до сих пор. Казалось бы, и комидеологи исчезли либо переквалифицировались в президентов, а потихоньку скрываем. Зачем? Из благих побуждений? Уберечь людей от страданий, крушения «идеалов» и «идолов»? А может быть, из страха, боязни возмездия за грехи наших партийно-чекистских предшественников? Не знаю. Но от тайного шлейфа злодеяний и беззаконий, тянущегося из прошлого за КГБ, можно избавиться, только полностью сказав всю правду, какой бы горькой она ни была. Реабилитация невинных жертв — дело святое, но это еще не вся правда.

Итак, ликвидация Ежова и его ближайших помощников в 1930–1940 годах вновь ничего не изменила: взошла звезда Лаврентия Берия, имя которого и после смерти Сталина внушало ужас и простым смертным, и сильным мира сего из окружения «вождя народов».

В годы жестоких испытаний в период Великой Отечественной войны, когда все усилия народа были напряжены во имя достижения победы, маховик политических репрессий продолжал безостановочно работать, истощая и без того скудные жизненные силы страны. НКВД беспрекословно осуществил решение правительства о выселении с исторической родины и других мест постоянного проживания на восток — калмыков, карачаевцев, чеченцев, ингушей, балкарцев, крымских татар, турок из Месхетии, немцев Поволжья. Без домашнего скарба, в холодных вагонах людей везли в Сибирь, где многих ждала смерть от голода и холода.

Страна выстояла и победила в войне. Но радость победы и тяготы восстановления не могли остановить машину террора. Процессы 1946 года по делам молодежных групп, самостоятельно изучавших философию, литературу, историю; борьба с «космополитизмом»; «Ленинградское» и «Мингрельское» дела, «дело врачей-отравителей» — вот только некоторые наиболее известные процессы послевоенных лет. А сколько было других, малоизвестных, но от этого не менее трагичных.

Хрущевская «оттепель» позволила во многом остановить карусель смерти. С процессами над Берией и Абакумовым наиболее одиозные проявления политики массового террора ушли в прошлое, органы госбезопасности были освобождены от лиц, прямо замешанных в репрессиях. Миллионы людей возвращались из небытия ГУЛАГа к нормальной жизни, восстанавливалось их доброе имя. Однако не менялась тоталитарно-бюрократическая общественная система, основанная на господстве одной идеологии, на страхе и подавлении, а значит, не могли качественно измениться те функции, которые выполняли органы госбезопасности, этой системе служившие. Да, КГБ стал действовать методами более деликатными, тонкими, но репрессивная его сущность оставалась прежней.

И не случайно, что с ростом оппозиции реформаторским начинаниям Хрущева Комитет госбезопасности во главе с В. Е. Семичастным оказался в центре заговора, который привел к отстранению Хрущева от власти в октябре 1964 года.

Новая, брежневская эпоха возвестила о своем приходе похолоданием политического климата, ростом нетерпимости властей к любым проявлениям инакомыслия. В Уголовном кодексе появилась статья (190 1), предусматривавшая наказание за распространение слухов и информации, порочащих государственный и общественный строй. Это оставляло широкое поле для толкований состава преступления и развязывало руки КГБ. Главными врагами теперь становились диссиденты — честные и думающие люди, совесть-нации, отстаивавшие идеалы демократии, прав человека, гражданского общества. Многих из них ждали тюрьмы, куда они попадали после короткого и негласного судебного разбирательства, и их имена никогда не становились известными советской общественности, от имени которой вершился суд. Другие оказывались в психиатрических «лечебницах», после того как специально подобранные КГБ комиссии экспертов «находили» у них всякого рода патологические синдромы на антисоветской и иной почве. Третьи — с которыми нельзя было так просто расправиться, люди масштаба Александра Солженицына и Андрея Сахарова — превращались в изгоев общества. За каждым их шагом и словом КГБ тщательнейшим образом следил, используя все мыслимые контрразведывательные средства — слежку, прослушивание телефонных и всех иных разговоров, разработку связей и т. д. Свидетельство тому — более 550 томов дела оперативной разработки по Сахарову и 105 томов — по Солженицыну, которые хранились в архивах КГБ. Но об их полном содержании мы уже никогда не узнаем. В 1989–1990 годах по приказу руководства Комитета досье были уничтожены, а «печи после сожжения проверены», о чем составлены соответствующие акты. Но отдельные документы сохранились, и они дают хорошее представление о менталитете руководства КГБ брежневской поры.