Екатерина Андреева-Бальмонт - Воспоминания

Он писал матери в то время (16/28 августа 1895 года) из-за границы: «…большая часть впечатлений относится к числу несказанных. Я поехал за границу совершенно экспромтом, я был (неведомо для всех) в Швейцарии. (Никому, даже братьям, не говорите, что я был в Швейцарии.) После я объясню Вам, почему это для меня важно. Я нашел такое счастье, какое немногим выпадает на долю, если только выпадает (в чем я сомневаюсь). Я люблю в первый и последний раз в жизни, и никогда еще мне не случалось видеть такого редкостного сочетания ума, образованности, доброты, изящества, красоты и всего, что только может красить женщину. Это моя неприкосновенная святыня, и по одному ее слову я мог бы принести самую большую жертву. Но нам предстоят не жертвы, а жизнь, исполненная любви, заботливости, взаимного понимания, одинаковых духовных интересов. Этот год я золотыми буквами запишу в книге своей жизни.

Я видел Юнгфрау, благородную снежную Юнгфрау! Я видел скалы, ручьи, водопады, леса и долины… Впереди меня перспективы, от которых кружится голова. Если исполнится все, что существует в проекте, жизнь моя будет сплошной поэмой. Умирать мне теперь не хочется, о-о-о нет!!! Надо мной небо, и во мне небо, а около меня седьмое небо».

В том же 1895 году он пишет матери: «В голове у меня много планов. Первый — поправиться физически, и если действительно мое здоровье окрепнет, я завоюю целый мир, энергии у меня пропасть. На этом покорно Вас, сударыня, благодарим. Ах, мама, как иногда хорошо жить на свете. Я, кажется, в первый (т. е. не кажется, а несомненно в первый) раз счастлив.

Крепко тебя целую и папу. Кланяюсь гумнищенским черемухам и яблоням».

Через тридцать лет Бальмонт, посылая мне открытку, изображающую Uetli, пишет: «Моя милая, это памятка об Uetli много лет была моей заветной закладкой в той или иной книге, которая становилась на время любимой. Я много раз хотел тебе ее послать и думаю, что как раз теперь хорошо это сделать.

Как живо я помню все, что связано с этим нашим свиданием в Uetli. Как я шел пешком в гору. Как ночевал. Как обиделся, когда ты — из осторожности — послала мне обратно коробку конфет, которой я думал тебя обрадовать. И какие они были расширенные, твои черные глаза испуганной орлицы, когда ты разбудила меня утром. И потом наши ласки и любовь среди деревьев на горе. И эта любопытная лиса — помнишь? — пришедшая неизвестно откуда, взглянувшая на нас и скрывшаяся в кустах».

Но соединились мы не так скоро.

Полюбив меня в первый же вечер нашей встречи, Бальмонт не хотел оставаться со своей женой. Подготовив ее к уходу, что вызвало ужасные сцены и истерики, он собрал свои книги и вещи и переехал из их квартиры в номер гостиницы.

Мне об этом он ни слова не сказал. Написал только кратко, что переменил адрес, что писать ему теперь надо в гостиницу «Лувр». На мои удивленные расспросы, «как же жена и ребенок», он ответил: «Так будет лучше для всех» — и переменил разговор. Только через несколько лет я узнала от него, как все произошло, и совсем не так просто для него, как мне казалось тогда, по его словам.

К счастью, за это время нашей дружбы с Бальмонтом жена его сблизилась с Николаем Александровичем Энгельгардтом — поэтом и другом Бальмонта, тем самым молодым человеком, который делал мне предложение. К счастью, говорю я, потому что Лариса Михайловна перестала преследовать Бальмонта и устраивать ему сцены ревности. Но все же она отомстила ему тем, что заставила его при разводе взять вину на себя, а это лишало Бальмонта возможности венчаться со мной.

Аня Энгельгардт и Коля Бальмонт в детстве

Ей с Энгельгардтом законного брака не нужно было, так как они открыто жили вместе и у них родилась девочка, которую Бальмонту же пришлось узаконить {69} 69 у них родилась девочка, которую Бальмонту же пришлось узаконить. Анна Николаевна Энгельгардт родилась в то время, когда брак Л. М. Горелиной (первой жены К. Д. Бальмонта) и Н. А. Энгельгардта не был оформлен. Поэтому девочку записал на свое имя К. Д. Бальмонт. Впоследствии А. Н. Энгельгардт стала женой Н. С. Гумилева. . А я была из буржуазной, старозаветной семьи. Моя мать была против моего брака с Бальмонтом. Она была глубоко верующая и считала грехом брак с человеком, уже раз венчанным, то, что я разрушу семью, где есть ребенок. Она не слушала моих возражений, что семьи нет, что Бальмонт уже давно живет отдельно, что жена его выходит замуж. «Нет моего благословения на такой брак», — сказала она твердо. Я знала ее непреклонный характер и знала, что она уж не возьмет своего слова назад. Но и я не могла уступить. Необходимо было Бальмонту получить разрешение венчаться, чтобы мне быть его законной женой.

Бальмонт старался и хлопотал о разводе изо всех сил (с помощью друзей). А. И. Урусов отказался ему помогать. Наконец ему посчастливилось, он случайно получил в г. Владимире документ, на котором он значился холостым. Мы воспользовались этой бумажкой и обратились к полковому священнику в Манеже, о котором я слышала, что он за мзду обвенчает по каким угодно документам.

Бальмонт внес сто рублей, немалые тогда деньги, и свадьба была назначена на 25 сентября 1896 года. Но накануне этого дня наш священник играл в карты у архиерея, который, оказалось, знал мою мать. В разговоре о ней священник сообщил о том, что завтра венчает младшую дочь Наталии Михайловны Андреевой с литератором Бальмонтом.

«Каким Бальмонтом?» — спросил один из партнеров, благочинный Владимирского собора. «Константином Дмитриевичем». — «Этого не может быть: Константина Дмитриевича Бальмонта я венчал во Владимирском соборе лет семь тому назад. Или он овдовел?» На другой день рано утром наш священник вызвал меня к себе в церковь и злобно спросил, известно ли мне, что Бальмонт женат. «Был женат, но сейчас в разводе», — сказала я. «А почему по документу он холост?» Священник был в страшной ярости. Он кричал, что не будет венчать двоеженца, что донесет на нас, что посадит Бальмонта на скамью подсудимых, что он уже написал моей матери… К счастью, это последнее он выдумал. С большим трудом нам удалось его утихомирить, оставив ему сто рублей, о чем Бальмонт долго не мог вспоминать без возмущения.

K. Д. Бальмонт. 1890-е гг.

E. A. Андреева. Конец 1890-х гг.

Нас этот инцидент совсем сразил, мы с Бальмонтом не знали, как дальше быть. Выручил нас мой брат, Михаил Алексеевич, с которым мы очень дружили. Он нашел священника, который согласился обвенчать нас в деревенской церкви под Тверью. Один знакомый мой, сын железнодорожного инженера Ильина, Андрей Николаевич, которого я пригласила шафером к себе на свадьбу, предложил вагон в наше распоряжение. Через неделю мы ехали все большой компанией: мои сестры, братья и зятья и несколько молодых людей, наши шафера. Племянниц моих — подростков — не взяли, несмотря на их мольбы, потому что их родители боялись для них такого примера романтической любви.