Екатерина Андреева-Бальмонт - Воспоминания

Тотчас же после своей женитьбы Иван Карлович познакомил свою жену с иностранной колонией, с богатейшими коммерсантами в Москве: Шульце, Ценкер, Кноп… Таня бывала у них на роскошных обедах и балах и имела большой успех: она была молода, красива и очень кокетлива. Но больше всего немцам нравилось то, что она прекрасно говорила на иностранных языках и своими манерами не была похожа на русскую. А между тем лицо у нее было типично русское: круглое, курносое, краснощекое, с карими глазами и вьющимися волосами.

Иван Карлович гордился успехами жены в этом блестящем обществе, но так ревновал ее, что отравлял ей удовольствие выездов. Таня предпочла сидеть дома и «жить для мужа», как предписывалось немецкой моралью. И Таня в совершенстве осуществляла идеал своего мужа: исполняла все его желания, считалась только с его вкусами, признавала только его авторитет во всех вопросах. Была у нее только одна привычка, от которой она не отступала, — она много читала и любила книги. И так как ее чтение никак не мешало мужу, то он не препятствовал ей и даже поощрял, дарил на каждое Рождество вместе с другими вещами полное собрание сочинений какого-нибудь немецкого классика в прекрасном переплете.

Но до чего скучна мне казалась их жизнь!

Маргаритина мне нравилась куда больше. К ее мужу Василию Михайловичу я очень быстро изменила свое отношение. Узнав его ближе, я привязалась к нему и искала его общества. Не знаю, что мне в нем нравилось, он продолжал быть молчаливым, сдержанным, но те несколько слов, которые он вставлял в общий разговор, были всегда неожиданны, своеобразны и оживляли беседу. Когда мы с сестрами приходили к Маргарите, Василий Михайлович выходил из своего кабинета — он помещался рядом с их огромным холлом в египетском стиле, — ласково встречал нас и провожал по широкой каменной лестнице, устланной синим суконным ковром, наверх в их апартаменты.

В большом роскошном доме, который отец Василия Михайловича предоставил молодым, Маргарита выбрала для себя с мужем две комнаты во втором этаже, очень просто меблированные по сравнению с роскошною обстановкою нижних парадных покоев. Эта анфилада парадных комнат, залы и двух гостиных открывалась только во время больших приемов, происходивших раза два в год. Если у Маргариты с мужем собиралось много гостей — сидели внизу в большом красивом кабинете Василия Михайловича. Зимой в нем топили камин, что придавало уют этой огромной комнате резного черного дуба. Кушать спускались вниз в высокую пеструю столовую в русском стиле. Русский стиль того времени, довольно фантастический и безвкусный: драпировки, мебель, посуда, скатерть и салфетки; главный мотив — русское полотенце с петушками. На тарелках надписи славяновязью: «кушай на здоровье», «хлеб да соль»… Маргарита не переносила столовую наверх, потому что прислуге было бы тяжело подниматься наверх из кухни в подвальном этаже.

Вообще Маргарита отвергала всякую роскошь, с чем соглашался ее муж. Они оба были тогда под сильным влиянием идей Л. Толстого и опростили свою жизнь, но без всяких крайностей и преувеличений. Они оба много читали, и у них в доме всегда говорили и спорили о всяких вопросах научных, литературных и о тогдашней злобе дня — женском вопросе.

От Маргариты первой я узнала, что замужество для девушки вовсе не обязательно, что быть старой девой не смешно и не позорно. Позорно быть «самкой» и ограничиваться интересами кухни, детской и спальней. Я узнала от нее же, что для женщины теперь открывается много путей деятельности. Главное в жизни — учиться, приобретать знания, только это дает самостоятельность и равноправие. Маргарита приводила мне в пример математика Софью Ковалевскую, с которой она недавно познакомилась (в один из приездов Ковалевской в Москву), ее друга химика Юлию Всеволодовну Лермонтову, математика и физика Елизавету Федоровну Литвинову, юриста Анну Михайловну Евреинову. Маргарита рассказывала мне, как все они боролись, чтобы получить высшее женское образование, хотя все они были привилегированного дворянского сословия, дочери богатых культурных помещиков. Анна Михайловна Евреинова бежала из родительского дома тайком, и так как отец не дал ей паспорта, она перешла пешком границу по болотам в прюнелевых туфельках. Софье Ковалевской пришлось фиктивно выйти замуж, чтобы с мужем уехать учиться за границу. Свою сестру Анну Васильевну она выписала к себе за границу якобы погостить, чтобы та могла писать, развивать свой литературный талант, общаться с литераторами, чего ей нельзя было сделать у себя дома в Петербурге, так как отец ее считал, что писательство не для молодой девушки из хорошей семьи, что знакомство с литераторами ее компрометирует. И на этом основании запретил своей взрослой дочери общаться с Достоевским, который, как я узнала много позже, был серьезно влюблен в Анну Васильевну Круковскую.

Биография этой девушки особенно заинтересовала меня. Главное, что она, хотя и училась и писала, потом стала женой коммунара и с ним чуть ли не сражалась на баррикадах в Париже в 1871 году. Вот это я представляла себе настоящим геройством. Поэтому она нравилась мне больше своей сестры и ее подруг. Она жила и действовала, а не только училась и училась (да еще математике, Боже, какая скука!). Она одна казалась мне живой и достойной подражания. А другие — я, конечно, и перед ними преклонялась, но в душе они казались мне скучными, отжившими.

Впоследствии в моей юности я встретила у моих старших сестер всех этих умных и замечательных женщин (кроме С. Ковалевской, умершей в 1891 году). Все они были уже старые, некрасивые, стриженые, курили, одевались в какие-то серые балахоны. Я не хотела быть похожей на них. И быть только женой не хотела. Я мечтала непременно что-нибудь сделать в своей жизни, что-нибудь особенное, замечательное.

О необходимости учиться мы слышали с ранних лет от матери, но теперь в устах молоденькой сестры эти слова, конечно, звучали совсем иначе, и, главное, они произносились в присутствии мужа и его братьев — студентов, которые одобряли их и поддерживали.

Маргарита осуждала безделье, праздность и роскошь. И это не только были слова, она эти принципы проводила в жизнь, в чем я убедилась, когда гостила летом у них в имении Панино в Смоленской губернии.

Василий Михайлович в деревне был совсем другой человек — деятельный, бодрый, даже разговорчивый. Он страстно любил природу и сельское хозяйство. Он вставал раньше всех, пропадал часами в поле, на скотном дворе. Я, конечно, всюду бегала за ним. На усадьбе у них была устроена больничка, которой заведовал земский врач, приятель Василия Михайловича. Он жил у них в доме. За столом велись бесконечные разговоры на темы земства, деревни, хозяйства. Маргарита принимала живейшее участие в них. Я сидела и слушала как большая, но мало что понимала. Понимала только, что это куда интереснее разговоров о лошадях и спорте, которые я слышала в доме сестры Тани. И мой идеал стать спортсменкой сильно был поколеблен. Теперь я мечтала быть учительницей в деревенской школе или фельдшерицей в земской больнице.