Софья Пилявская - Грустная книга

Во второй половине шестидесятых в доме Елены Сергеевны появилось несколько молодых женщин, которые настойчиво просили разрешения помогать ей в работе над архивом. Две или три из них были допущены и много времени проводили в доме. Архив был огромным. Я была с ними знакома, но сейчас не смогла бы узнать в лицо ни одну из них — ведь тогда они были молоденькими.

В чем-то Елена Сергеевна была очень деловой и практичной, а в чем-то необыкновенно доверчивой. Огромный черный кофр-чемодан гармошкой стоял у входа в спальню, доверху заполненный архивными бумагами. Иногда Елена Сергеевна была вынуждена на день-два ложиться в постель (уж очень она себя загоняла делами), и тогда молодые помощницы не приходили. Или приходили, но не для работы.

Однажды я пришла к ней и застала ее, расстроенную, ослабевшую, лежащую в постели. Она рассказала мне, что пропали две единицы архива, очень важные: «Не знаю, что и думать». Я начала расспрашивать: не был ли кто из читателей, вместе ли работают ее помощницы? Потом вдруг она сказала: «Я знаю, как мне быть». В тот вечер об этом речи больше не было.

На следующий день после занятий в Школе-студии я пошла на Суворовский бульвар. Елена Сергеевна оживленно и весело сообщила: «Я написала записку и положила на видное место, а сама ушла надолго из дому. В записке был приказ вернуть документы и положить туда, где они лежали. Вот они, эти бумаги!» Люся, как всегда в таких случаях, действовала смело и категорично. У меня нет права комментировать этот факт, но за достоверность я ручаюсь.

В 1967 году для работы на втором курсе Школы-студии я взяла отрывок из булгаковской пьесы о Мольере «Кабала святош». Работа была принята кафедрой, и я взяла еще одну сцену. Мне было рекомендовано подумать о дипломном спектакле, целиком. Я заробела — уж очень ответственно, но Люся так этим загорелась, что даже кричала на меня за то, что я сомневаюсь.

Дипломный спектакль должен был выпускаться весной 1970 года. Все свое свободное время я проводила в студии и с Еленой Сергеевной. Наша маленькая школьная сцена определяла поиск единого для всего спектакля сценографического решения, что и удалось сделать художнику Окуню, в прошлом выпускнику нашего постановочного факультета. Менялись только детали. С костюмами тоже вышли из положения, найдя как бы униформу. Елена Сергеевна готова была вынести в студию весь свой дом и купить все необходимое для костюмов. После долгих споров решено было, что она купит ткань для второго костюма Королю. Поехали в «Березку». Она все пыталась подойти к дорогим тканям, но я уговорила ее купить недорогую, для занавесок, серо-сиреневую — она подходила по цвету и мягкой фактуре. Первый костюм Короля тоже был сшит из белых шелковых штор, снятых с окна в кабинете Радомысленского.

Есть люди, которые больше любят дарить, чем получать подарки. Такой была Елена Сергеевна — Люся Булгакова.

Анна Андреевна Ахматова посвятила ей стихотворение, которое я хочу здесь привести.

Е. С. Булгаковой

5 августа 1943

Ташкент.

В те теперь уже далекие времена студенты были немного другими, то есть другим было их отношение к Школе-студии. Над «Кабалой святош» они трудились самозабвенно. Много делали своими руками, не считаясь со временем, и, кажется, спектакль наш получился, насколько это было в наших возможностях.

Когда сдавали его кафедре, Люся была больна, но прислала два больших подноса со всякими лакомствами для «комедиантов Господина» [21] Текст из пьесы. , трогательное письмо и цветы.

«Кабалу» кафедра приняла хорошо, и на другой день спектакль играли уже для «публики», а главное — для Елены Сергеевны. Она была с двумя Сережами — сыном и внуком. Оказывается, в этот вечер были еще Рихтеры, Куравлевы, Лакшин и еще какие-то знакомые Елены Сергеевны. Я волновалась очень, и мне было не до «публики». И опять два подноса и в конце — роскошный букет.

После за кулисы к дрожащим «артистам» пришла Елена Сергеевна, стала их благодарить и вдруг, судорожно всхлипнув, укрылась за ширмой. Преодолевая слезы, она говорила прекрасные слова, а ребята замерли в волнении. И они, и я понимали, что это преувеличение, благодарность за любовь к автору, почти все спектакли которого были еще под запретом, но все мы в тот вечер были счастливы.

Благосклонно приняли наш дипломный спектакль и остальные гости, а на следующем спектакле был уже кое-кто из театра.

Дипломных спектаклей четвертого курса было несколько, и сыгранные на школьной сцене, они переносились на сцену театра «Современник», находившегося в то время на площади Маяковского. На этот случай выпускались афиши, и спектакли шли за деньги, как правило, по два раза каждый.

Когда пришло время нашего «Мольера», ректор сообщил мне, что афиши запрещены: «Понимаешь, родная, так нужно. Ты должна понять». Я «поняла». Мне и художнику Окуню не дали времени для монтировки спектакля, не было возможности для репетиции на незнакомой сцене. Студенты были в смятении, я, признаться, тоже. Сообща мы решили, что это дело нашей чести и что надо положить все силы, чтобы не было сраму.

Наш спектакль был назначен на 1 и 2 июня. Ректор Радомысленский к этому времени уехал из Москвы. Когда я за два с половиной часа до начала подошла к театру, вокруг было много народу. Мне и в голову не пришло связать это со спектаклем. Потом, стоя в последнем ряду битком набитого зрительного зала, я кипела от злости: чистые перемены [22] Театральный термин. были грязными, актеры, боясь наиграть, иногда тишили. На сцене и за кулисами была довольно высокая степень напряжения. Елена Сергеевна в антракте успокаивала меня, а сама волновалась не меньше нас. Но Булгаков есть Булгаков, и успех был. Публика простила нам и нашу «грязь», и наше волнение.

Второй, и последний, спектакль ребята играли вдохновенно и все шептали перед выходом: «В последний раз!»

Елена Сергеевна привела в театр специалиста из МИДа, и он записал все на пленку (она потом «пропала»).

На следующий день у нее дома состоялся «банкет». Люсенька извинялась, что не может принять всех, и я предложила ей выбрать минимальное количество гостей поименно.

Елена Сергеевна пригласила Мольера — Валерия Писарева (теперь ведущий артист Свердловского театра), Александра Дика, Вячеслава Жолобова, Алексея Жаркова (они теперь все во МХАТе), Юрия Блащука, Юрия Стрельникова. Выбрала она верно. Эти мальчики несли всю тяжесть спектакля. Они были в экстазе. Роскошный стол, свечи, цветы, бодрая и веселая Елена Сергеевна. Она буквально вспорхнула на стремянку в передней, и каждый из восторженных артистов получил в подарок «Избранное» Булгакова, а Писареву (Мольеру), владевшему английским, вручила экземпляр на этом языке.