Гельмут Улиг - Будда

Но слова Будды все-таки затронули аскета, который сам был в серьезных поисках. Он размышлял над словами Будды, и его аскетизм казался ему все более сомнительным. Наконец он бросил все, вернулся в свою деревню и завел семью. Но и это не удовлетворило его.

Признание Будды так глубоко проникло в его душу, что спустя годы, когда он услышал много хорошего об учении и монахах, он отправился в путь, пришел к Будде и стал одним из прилежнейших его учеников.

После многонедельного странствия Будда добрался до святого города Варанаси и встретил в парке Сарпатха своих прежних спутников. Сначала они вели себя очень недружелюбно, но не смогли устоять перед Просветленным.

Сначала один, потом другой и, наконец, все пятеро подошли к нему, сняли с него накидку и нищенскую сумку, попросили его занять место рядом с ними, сделали ему ножную ванну и назвали его братом.

Но, как и с Упакой, он представился им как Пробужденный, как Будда и предложил им научить их своей мудрости.

Трижды отказывали ему недоверчивые монахи. Тогда Будда спросил их, могут ли они вспомнить, чтобы он раньше хоть когда-нибудь говорил столь уверенно, как теперь. И они вынуждены были отрицать это. И когда он, вопреки общепринятому в разговорах и диспутах обычаю спрашивать только три раза, в четвертый раз спросил, хотят ли они его слушать, то они согласились.

В ответ на это Будда произнес перед пятью аскетами свою первую проповедь, которая вошла в историю как Проповедь в Варанаси и о которой говорят, что в ней Будда привел в движение колесо учения.

Ольденберг перевел сохранившиеся слова этой проповеди на живой язык, который передает особенности атмосферы этой первой речи, которую слушали даже звери, о чем свидетельствуют газели, стоящие сбоку от колеса учения на многих крышах тибетских храмов:

«Есть два пути, монахи, которых должны избегать те, кто отказался от мирской жизни. Каковы эти два пути? С одной стороны, жизнь в удовольствиях, наслаждениях и похоти: это путь неблагородный, бездуховный, подлый, низменный, он не приведет к цели. С другой стороны, путь мучений и страданий, неблагородный путь, он тоже не ведет к цели. Исключив оба этих пути, Совершенный открыл путь, лежащий в середине, который дает обзор и дает познание, который ведет к покою, знаниям, к просветлению, к нирване.

И что же это за путь, монахи, открытый Совершенным, лежащий в середине, который дает обзор и дает познание, который ведет к покою, знаниям, к просветлению, к нирване?

Это тот благородный Восьмеричный Путь, который означает: праведная вера, праведное решение, праведное слово, праведное дело, праведная жизнь, праведное стремление, праведные мысли, праведное погружение в себя. Это, монахи, и есть открытый Совершенным путь, лежащий в середине, который дает обзор и дает познание, который ведет к покою, знаниям, к просветлению, к нирване. Это, монахи, и есть благородная истина о страдании: рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание, смерть есть страдание, соединение с нелюбимым есть страдание, разлука с любимыми есть страдание, не получать, чего жаждешь, есть страдание, короче говоря, пять объектов восприятия являются страданием.

Вот, монахи, благородная истина о возникновении страдания: существует жажда, которая ведет к перерождению, сопровождаемому радостью и желанием, здесь и там ищущему свое удовольствие: жажда чувственных удовольствий, жажда существования, жажда бренности.

Вот, монахи, благородная истина о прекращении страдания: прекращение этой жажды путем полного уничтожения желания, его отбрасывания, отречения от него, освобождения от него, не оставляя для него никакого места.

Вот, монахи, благородная истина о пути, ведущем к прекращению страдания, это благородный Восьмеричный Путь, который означает: праведная вера, праведное намерение, праведное слово, праведное дело, праведная жизнь, праведное стремление, праведные помыслы, праведное углубление в себя.

«Это благородная истина о страдании»: так, монахи, благодаря этому ранее не воспринимаемому порядку открылся мне взгляд, открылось мне познание, открылось мне понимание, знание, созерцание. «Эту благородную истину о страдании нужно понять… Эту благородную истину о страдании я понял»: так, монахи, благодаря этому ранее не воспринимаемому порядку открылся мне взгляд, открылось мне познание, открылось мне понимание, знание, созерцание.

И пока я, монахи, полно и ясно не воспринял и не познал эти четыре благородные истины, трижды разделенные, двенадцатичастные, не обладал я сознанием того, что приобрел в мире — вместе с богами Марой, Брахмой, среди всех существ, включая аскетов и брахманов, богов и людей, — высшее просветление.

С тех пор, монахи, как я полно и ясно воспринял и познал эти четыре благородные истины, трижды разделенные, двенадцатичастные, с тех пор, монахи, осознал я, что в мире, где боги Мара, Брахма, среди всех существ, включая аскетов и брахманов, богов и людей, приобрел я высшее просветление.

И открылось мне познание, открылось видение: неотъемлемое освобождение духа — теперь мое; это мое последнее рождение; в дальнейшем не будет нового рождения».

Эта речь считается до сегодняшнего дня центральным документом буддийского учения. Весть о ней достигла многих стран и в конечном счете всего мира. Колесо учения пришло в движение.

Пяти первым слушателям Будды открылись благодаря проникновенности этой проповеди Четыре Благородные Истины и Восьмеричный Путь, который ведет к нирване, в полном их значении для жизненного уклада человечества. Появились сотни, тысячи последователей.

Сегодня существуют согни миллионов приверженцев. Но являются ли они также и последователями?

Или спросим по-другому: что значат Четыре Благородные Истины сегодня для человека, что значат они для буддистов XX века и что значат они для всех других, которые слышали о Будде и его учении, которые интересуются им и хотели бы в нем разобраться?

Очень не просто найти ответ на этот вопрос. И не только по причине теперешнего состояния мира с его торопливостью и широко распространенной человеконенавистнической жестокостью.

Тот факт, что само буддийское учение вскоре после окончательной нирваны Будды — его угасания — раскололось на многочисленные системы учения, позволяющие буддизму и сегодня проявляться в самых различных формах, затрудняет постижение учения даже тому, кто к этому стремится. Об этом следует рассказать отдельно.

Что касается состояния мира, которое в этом столетии кажется особенно пугающим, то Будда вряд ли установил бы различие между своим и нашим временем, хотя ужасающе увеличились и обострились средства и методы человеческого антагонизма, вражды и насилия.