Макс Эйзелин - Неизведанный Гиндукуш

Вторую половину дня используем на сон и приготовление еды. Виктор мастерски готовит гуляш в соусе с красным вином. Это отвратительная еда для всех альпинистов, подверженных культу «современное питание», но это настоящее лакомство для нас, «старомодников», не делающих ставку только на сухое питание и чай с маслом. Только я должен выдерживать диету на сухарях с черным чаем и питаться воздухом и любовью. Это здесь, наверху, достаточно сложно, так как того и другого мало.

В 5 часов солнце исчезает за гребнем и наступает пронизывающий холод. Спать я не хочу. Поднимаюсь к еще освещенному солнцем гребню в защищенное от ветра место и ложусь на осыпь. Таким образом я еще полчаса наслаждаюсь солнечным теплом. Огненный шар спускается все ниже и ниже, и наконец темно-красный круг совсем исчезает в далекой дымке. Черные тени долин крадутся выше. Их щупальца охватывают вершины и гребни. Наступает ночь. В темноте ощупью возвращаюсь в палатку.

Кроме меня, все проводят вторую ночь в лагере I в хорошем, спокойном, глубоком сне. Хотя мне уже не приходится ловить воздух, но лихорадка способствует тому, что утром я чувствую себя прескверно. В лучшем случае я еще могу спуститься в базовый лагерь. Теперь стало абсолютно ясно, что я уже никогда не буду стоять на вершине Шаха. Да, мне нужно торопиться, если я во время работы экспедиции вообще еще хочу заниматься горовосхождениями.

Но Шах, эта великолепная вершина, для меня окончательно потерян. Какая досада!

Мои друзья готовятся к выходу. Все трое чувствуют себя в хорошей форме и отдохнувшими за ночь. Все предпосылки для первовосхождения, кажется, имеются. И погода снова отличная. Гастроли облаков окончились. При вчерашнем подъеме проложен след почти до полпути к вершине. Теперь все зависит от нас. Более чем тысячеметровый гребень не может быть пройден в один день. В случае чего можно перетерпеть еще один бивак.

Солнце еще не взошло, а мои друзья уже завтракают. Я могу себе позволить остаться лежать в палатке. Слабое утешение! При первых лучах солнца мои друзья уже на гребне. С вытянутым лицом я смотрю им вслед. Судьба экспедиции теперь в их руках. Надеюсь, что они справятся с шеститысячником, будь это сегодня или завтра.

Два часа спустя я выползаю из палатки. Мой первый взгляд обращен к горе. Где могут находиться мои товарищи? Осматриваю гребень. Вижу «лед кающийся», фирн, скалы и чистый лед, кое-где хорошо различаю вчерашний след. Но нигде не обнаруживаю своих друзей. Где же они могут быть? Дважды осматриваю гребень. Только тогда замечаю, что они его уже преодолели и достигли места, откуда вчера повернули обратно. Они кажутся маленькими точками на этом громадном ледовом склоне. После короткого отдыха они продолжают подъем. Два часа для того же отрезка пути, где мы вчера трудились полдня. Они должны быть в отличной форме. Вот что значит двадцать четыре часа акклиматизации! Просто не верится.

Не без зависти я смотрю, как они по вчерашнему следу в невероятно быстром темпе продвигаются вперед. Мне нужно было сегодня утром взять себя в руки. Как я мог так раскиснуть...

Угрюмо занимаюсь лагерной кухней. Если я уже ничего не могу делать на горе, то хочу по крайней мере почистить посуду. Из трещины принес две кастрюли воды.

В палатке я собираю все, что здесь, наверху, уже не потребуется. Друзьям и без того остается достаточно много для транспортировки вниз.

Затем потихоньку спускаюсь в базовый лагерь и одновременно наблюдаю за друзьями. Их движение вперед просто фантастично. Создается впечатление, что они торопятся вверх. Я держу за них оба больших пальца.

У тура на высшей точке скального ребра я отдыхаю. В десять часов Ханспетер будет наблюдать за этим местом, чтобы видеть условный сигнал. За пять минут до этого я заряжаю маленький пистолет красной ракетой. Ханспетер без того предполагает, что я отказался от восхождения. С базового лагеря он в бинокль может отчетливо определить, что только три человека держат путь к вершине. Ровно в десять пускаю ракету в голубое небо. Громким хлопком поднимается она и падает чудесными красными снопами на ледник. Великолепное зрелище!

Осторожно спускаюсь по крутому кулуару. Сначала по хорошим ступенчатым скалам, затем по льду и осыпям. Только бы не поскользнуться! Нет страхующей веревки и тем более нет товарища, который ее крепко держит в руках. Лазание в одиночестве имеет свои прелести. Все приходится решать самому. Нет надежды на постороннюю помощь, нет пощады со стороны гор. Неправильный шаг, обломившаяся точка опоры ― и ты летишь вниз. Героическая смерть? Большая глупость? Для меня это не играет роли. Только спускаться я должен уверенно.

Бесформенный рюкзак с громадным поролоновым матрацем под клапаном мешает при спуске больше, чем при подъеме, качается во все стороны, и нельзя сказать, чтобы он способствовал поддержанию равновесия.

Наконец последняя скальная ступень. Можно прочно упереться ногами, резиновая подошва хорошо присасывается к скалам. Бодрая гимнастика в величайшем в мире открытом спортивном зале. Затем стою на спасительной осыпи. Коварный ледовый «язык», который мы пересекали при подъеме, можно обойти, а оставшийся спуск к началу ледника ― уже простая прогулка.

У места старого лагеря останавливаюсь на короткий отдых и нахожу забытый термос, полный чая. Как пригодилась превосходная влага! Особенно сегодня. Жаркий и душный день. Ни движения воздуха, нигде ни малейшего облачка.

На леднике сразу попадаю на наш старый след. Вся моя надежда на снежные мосты. Несмотря на жаркий день, они держат исправно. Только теперь, когда один бреду по леднику, обнаруживаю, что некоторые из них далеко не такие уж безобидные. Неловкий шаг ― и можно без песен и музыки плачевно погрузиться в эти ужасные дыры с водой. Лучше не думать об этом, все равно ничем не поможешь. Иншалла!

Хороший след приходится скоро бросить, потому что лед изменился. И вдруг передо мной ― зияющий обрыв. Прочные, раньше снежные мосты подозрительно мягки и уже немного опустились. Продвижение моих друзей к вершине происходит значительно быстрее, чем мое собственное! Они уже стоят на предвершинном склоне, отчетливо видимые, как маленькие точки.

В базовом лагере Змарай встречает меня угрюмым взглядом. Ханспетер бросает мне ядовитые слова. Разве они прибыли с экспедицией просто как «кухонный персонал» и должны смотреть, как наследные принцы берут вершину за вершиной... Я ошеломлен! На собственном опыте я мог сегодня убедиться, что значит отступать из-за физической слабости и смотреть, как товарищи заканчивают давно желанный великолепный маршрут. Как голодному нищему у роскошного стола богача, которому разрешают только понюхать, но не есть. «Мой дорогой Ханспетер, твое плохое настроение я вполне понимаю, но я ли в этом виноват, что ты обжег себе ногу и теперь здесь должен хромать, в то время когда остальные ходят в горы?» Он признает, что не хотел обидеть меня. Это был просто взрыв давно накопленного недовольства с примесью разреженного воздуха (плохая, нерекомендуемая смесь). Инцидент исчерпан. Мы снова понимаем друг друга.