Юрий Орлов - Опасные мысли. Мемуары из русской жизни

К сожалению, внутри СССР никто из атеистов, исключая диссидентов, не опротестовывал гнусную политику конфискации детей. Все же протесты и информация, посылаемые диссидентами и членами христианских общин на Запад, определенно помогали: ситуация с детьми религиозных семей начала постепенно улучшаться еще до Горбачева.

Восемнадцать документов было выпущено группой до моего ареста, включая проведенный мною анализ того, как можно было использовать Хельсинкский акт в борьбе за права человека (Документ № 10). В целом мы покрывали достаточно обширную область: положение заключенных, злоупотребление психиатрией, преследование религиозных и национальных меньшинств, несвобода эмиграции и т. д. Группа документов о ситуации с заключенными была приготовлена Мальвой Ланда, Людмилой Алексеевой и Александром Гинзбургом (который еще до появления группы стал также распорядителем солженицынского Российского фонда помощи политическим заключенным и их семьям). Имея широкую сеть связей с заключенными и с диссидентами России, Прибалтики, Украины, они могли тайно получать информацию из мест лишения свободы и такие документы о правилах внутреннего распорядка, которые были помечены грифом «для служебного пользования». (Засекречивание властями этих документов было само по себе нарушением прав человека.) Документ № 3 с большой точностью описывал питание, работу и преступное «медицинское обслуживание» в политических лагерях и тюрьмах, а также наказание голодом и холодом в карцерах и штрафных изоляторах. Другие документы описывали преследования семей заключенных, административные преследования заключенных после освобождения, представляли списки новых политических арестов и т. п.

Один любопытный документ (Документ № 9) был посвящен русской деревне Ильинке, Воронежской области, часть жителей которой желала уехать в Израиль. Благообразный старец из этой деревни появился раз у московской синагоги и стал выспрашивать, нет ли там активистов-отказников. Взамен паспорта у него была лишь справка сельсовета, разрешавшая пятидневную отлучку. Он рассказал, что деревня с давних пор исповедует иудаизм, что жить из-за этого всегда было нелегко и что теперь вот они собрались совсем покинуть российские пределы. Однако вызовы, присланные из Израиля, председатель сельсовета конфисковал. Нельзя ли прислать новые? Щаранский и Слепак, организовав новые вызовы, отправились на машине Липавского в Ильинку — раздать их людям, а заодно проверить корректность информации о деревне. Восемь месяцев спустя КГБ будет инкриминировать Щаранскому эту поездку как «шпионскую», а мне попытается приклеить «содействие шпионажу».

Путешествия такого рода, за свой счет, имевшие целью одновременно проверить информацию и помочь людям, практиковались членами группы постоянно. Людмила Алексеева ездила в Литву по делам двух преследуемых католических священников и нескольких школьников, исключенных из школы за участие в религиозном кружке. Лидия Воронина путешествовала на Дальний Восток, чтобы проверить на месте положение общины пятидесятников, числом до двух тысяч, решивших вместе с единоверцами Северного Кавказа эмигрировать из страны, в которой их преследовали десятилетиями. Александр Гинзбург и Валентин Турчин ездили во Львов, Щаранский и Слепак — в Ленинград.

Я сам вместе с Ириной и сыном Сашей поехал на Западную Украину, чтобы понять ее дух и проблемы. Мы встретились с братьями Горынями — интеллектуалами, прошлыми (и будущими) политзаключенными, работавшими в то время кочегарами. Посетили и подбодрили семью политзаключенного Геля.

Незачем объяснять, что украинская ГБ держала нас под массированным наблюдением, вначале сильно забавлявшим Сашу, но потом надоевшим даже ему.

Побыв в семьях, осмотрев Львов и посетив некоторые западно-украинские села, мы с Ириной отправились на автобусе в гости к Ивану Кандыбе в поселок Пустомыты, оставив Сашу в целях его безопасности во Львове. Кандыба, адвокат, только что освободившийся после пятнадцати лет строгого режима, полученных (вместе с адвокатом Лукьяненко) за декларацию конституционного права Украины на независимость, находился под административным надзором. В своей квартире во Львове ему было жить запрещено. Мы его знали, он заходил к нам в Москве сразу после лагеря. Это был некрупный мужчина, с измученным, но очень живым лицом. Мы преподнесли ему подарки, выпили немного, погуляли по поселку и все уговаривали, как до нас это пытались делать Гинзбург с Турчиным, не вступать в Московскую Хельсинкскую группу. (Вместе с братьями Горынями он, однако, присоединился позже к Украинской Хельсинкской группе.) Вышли из дома ровно в восемь, оставив его одного, потому что после восьми вечера ему было запрещено показывать нос на улице. Едва он все же высунулся на полшага за калитку, чтобы еще раз обнять нас, как был тут же схвачен выросшими из-под земли нештатными агентами и отвезен в милицию. Там составили акт и продлили надзор на полгода. Еще одно нарушение и тогда суд и лагерь или ссылка, как сделали с Анатолием Марченко… Нас с Ириной продержали в милиции почти до рассвета.

С тяжелым сердцем отправились мы затем на отдых. Знакомая украинка привезла нас троих из Львова в далекую карпатскую деревню, где по ее рекомендации — «Они русские, но хорошие!» — нам удалось снять жилье. Видимых «хвостов» там не было, так что мы, можно сказать, свободно гуляли в буковых лесах, собирая грибы да наблюдая черных с ярко-желтыми пятнами беспомощных саламандр. Мне удалось увидеть также весьма способного дождевого червя, который скатился на землю с безнадежно высокого плоского камня, вдруг свернувшись в жесткую 2,5-витковуто жесткую спираль 1,5 сантиметров в диаметре.

Проотдыхав месяц, мы вернулись в Москву.

В конце осени и зимой 1976–1977 началось Хельсинкское движение. Оно росло быстро. В ноябре при поддержке нашей группы были созданы Украинская и Литовская группы. В декабре Глеб Якунин сформировал Христианский комитет защиты прав верующих, также при нашей поддержке. В январе образовалась Грузинская группа, а в феврале — Хельсинкская группа в Англии и объединенная группа парламентариев из девяти европейских стран. В апреле, уже после моего ареста, была образована Армянская Хельсинкская группа [12] В ту же осень и зиму были сформированы исключительно эффективные правозащитные группы в Восточной Европе: Комитет защиты рабочих (КОР) в Польше (сентябрь 1976) и «Хартия 77» в Чехословакии (январь 1977). .

Республиканские Хельсинкские группы не могли работать без нашей поддержки, так как они тоже направляли документы главам тридцати пяти стран, подписавших Хельсинкский акт, а все посольства, через которые это можно было делать, располагались в Москве. Мы взяли на себя задачу передачи их документов и организации пресс-конференций.