Юрий Орлов - Опасные мысли. Мемуары из русской жизни

Лавируя между старыми мечтами и новыми реальностями, Горбачев всегда радикально опаздывал с принятием рекомендаций диссидентов и новых демократов. Однако он не медлил с концентрацией в своих руках такой огромной — формальной, правда — власти, какой никто после Сталина в СССР не обладал. И, конечно, никак не использовал ту власть против КГБ — органа тотального контроля, этой раковой опухоли советского общества. Правда, и после нескольких лет перестройки никто не знает, как удалить эту опухоль, не употребляя скальпеля. Но ни для кого в России не остался не замеченным деликатный характер отношений между Горбачевым и КГБ. (Западные же советологи проигнорировали этот нюанс, долгое время занимаясь вычислениями, сколько дней, недель или месяцев будет еще КГБ терпеть этого немыслимого демократа Горбачева.

Нет сомнения, самые высшие чины КГБ и армии, эти любители «закона и порядка», всегда знали, как захватить власть в любой момент. Их проблема не в этом. В ситуации, когда весь набор коммунистических идей дискредитирован, позади моральные руины, а впереди не видать народной поддержки, неясно, что делать с властью после ее захвата. Поэтому, несмотря на все их войска, танки, ракеты, пушки, лагеря тюрьмы и охранников, они, к счастью, впали в состояние некоего полупаралича, взирая, пока бессильно, на полупаралич центральной власти.

Если в самой России не будет массового вооруженного бунта, думал я, то вероятность переворота КГБ и военных — с Горбачевым или без него — представляется все же небольшой.

Озабоченный этим самым бунтом, Ельцин наметил свой план политических преобразований в Российской Федерации. Он обрисовал его нам в общих чертах на встрече в Белом доме.

Вся власть, какую они захотят, перейдет к местным советам. Вышестоящие советы и сам российский президент получат только ту власть, которую им делегируют нижестоящие выборные органы. Мне показалась эта идея вполне разумной. Предложенная Ельциным иерархия снизу вверх могла бы направить в конструктивное русло быстро развивающиеся в России национальные амбиции. Кроме того, она помогла бы восстановить инфраструктуру, фокусируя внимание людей на их конкретных местных интересах и стимулируя локальную инициативу в сфере экономики, культуры и окружающей среды. Иерархическая структура сверху вниз — центрального планирования — отключила автоматически миллионы людей от принятия собственных личных решений и от личной ответственности. Результат — чудовищная деградация той инфраструктуры, которая определяет каждодневную жизнь людей.

Что касается движений за независимость в советских республиках, то Ельцин сделал поразившее и обрадовавшее меня заявление, что он будет сопротивляться всяким попыткам использовать солдат Российской Федерации для подавления этих движений.

Об экономике же он сказал нам немного, только то, что у него есть «бригада» специалистов, разрабатывающая экономическую программу и что имеется в виду постепенно продавать людям фабрики и земли.

Знаменитый план «500 дней» для перехода к реальной рыночной экономике был объявлен несколькими месяцами позже. В ноябре 1990, после получения Нобелевской премии мира, Горбачев блокировал этот план и весь график перехода к рынку отодвинул на неопределенное время. Его постоянные откладывания фундаментальных экономических и социальных реформ уже привели страну к потере апокалиптически важного времени. После пяти лет его «перестройки» СССР только придвинулся к катастрофе. Отложить реформу еще раз, когда старая экономическая структура стремительно разваливалась, рвалась по всем связкам, по всей стране — поистине, этот человек не понимал, что происходило вокруг!

В декабре 1990, в следующем месяце, запах ползучего сталинистского переворота, во главе которого решил стать сам Горбачев, нельзя уже было спутать ни с чем. Казалось, он осознал нелогичность попыток спасти страну с помощью «буржуазных» свобод и в то же время держать ее под принципиальным коммунистическим контролем. (Бруно Понтекорво, не говоря уже о товарище Сталине, понимали это много лет назад.) Гласность, с помощью которой Горбачев хотел подпереть грозящую обвалом систему, лишь подтолкнула людей на полный разрыв с ней, чтобы начать строить нечто новое по собственному разумению. Как из-под земли выросли десятки независимых политиков, сотни независимых политических, социальных и прочих групп. Республики, автономные республики, автономные — и совсем не автономные — области начали объявлять свои суверенитеты. Российский парламент начал предоставлять новым и новым районам статус свободных экономических зон (что я предлагал еще в письме Брежневу в 1972 году). Этот же парламент начал, правда, робкое, движение к приватизации земли. Рабочие начали формировать независимые от коммунистов профсоюзы. Правительства республик и городов начали завязывать связи через голову Кремля, как если бы они уже давно жили в настоящем свободном мире: Ленинград заключил двустороннее соглашение с Эстонией, ельцинская Россия — со всеми Балтийскими республиками. Это могло бы стать эмбрионом конфедерации независимых республик, СОЮЗОМ ПРОТИВ СОЮЗА.

Размах и неумолимость этого несущегося потока демократизации подвели Горбачева к критической точке. У него оставался теперь только выбор: порвать с КПСС и вместе с демократами вести страну вперед или дать отбой и вместе с партаппаратом и генералами повернуть страну назад. Горбачев выбрал поворот назад.

Впервые он разъяснил народу без недомолвок, что он принципиальный противник частной собственности и принципиальный противник независимости республик — чему на практике-то, без разъяснений, он сопротивлялся и раньше. Затем он мытьем или катаньем отставил с союзных постов умеренных демократов и окружил себя оголтелыми реакционерами.

Получив карт-бланш, банда оголтелых начала кампанию гиперболической лжи и фантастических обвинений, вытащенных из пропагандистской клоаки полоумной сталинской эпохи.

Глава КГБ Крючков, «либеральный профессионал» еще за неделю до того, обвинил Запад в посылке советским людям отравленной пищи под видом гуманитарной помощи. Министр обороны Язов обвинил советские республики в намерении захватить находящееся на их территориях ядерное оружие и — одновременно — в преступном намерении объявить их территории безъядерными зонами.

Наконец 13 января 1991 года, следуя старому ленинскому сценарию, известному любому ребенку в Будапеште и Праге, горбачевская команда сделала решающий шаг в кровавое ничто. В Прибалтике объявились анонимные «комитеты спасения», которые, отказав в законности демократически выбранным властям республик, обвинили их в создании обстановки «анархии» и «террора» и попросили вмешательства Москвы. В час тридцать ночи 13 января, когда Запад был занят подготовкой военной акции против Саддама Хусейна, военный гарнизон Вильнюса начал атаку на республиканский телевизионный центр, давя танками его безоружных защитников и стреляя в безоружную толпу. Было убито 15 человек, более сотни ранено, включая детей. Западные, прибалтийские и советские журналисты видели все своими глазами. Но, конечно, министр внутренних дел Пуго заявил по телевидению, что безответственные элементы напали на советские танки, и танкисты вынуждены были защищаться. Позже известный телекомментатор объяснил, что убит никто не был, просто кто-то умер от сердечного приступа, кто-то в уличном происшествии. Наконец, когда независимые журналисты опубликовали свои свидетельства, Горбачев попытался отменить свободу прессы, гарантированную его же законами.