Никлас Бурлак - Американский доброволец в Красной армии. На Т-34 от Курской дуги до Рейхстага. Воспоминания офицера-разведчика. 1943–1945

Дина Дурбин, улыбаясь, спросила меня:

— Откуда у вас такое красивое имя?

Я расправил плечи, вытянулся по стойке «смирно», отдал честь и, щелкнув каблуками, отрапортовал:

— От мамы и папы, товарищ гвардии младший лейтенант медицинской службы!

Она снова одарила меня своей божественной улыбкой и произнесла — негромко и мягко:

— Вольно. — Затем спросила: — Ваша гражданская специальность, Никлас?

— Художник, товарищ гвардии старший… Простите, товарищ гвардии младший лейтенант медицинской службы! — Потом добавил к сказанному: — Точнее, я был художником-рекламистом Актюбинского областного кинотеатра «Культ-Фронт», товарищ гвардии младший лейтенант медицинской службы! — А еще через секунду добавил: — Рисовал звезд советского кино: Любовь Орлову, Зою Федорову, Валентину Серову на огромных рекламных щитах, сделанных из фанеры.

Чарующе улыбаясь, советская Дина Дурбин спросила:

— А меня вы нарисуете, Никлас? — Она так мило произнесла мое имя, что я подумал: может быть, в Союзе оно действительно звучит чуть ли не царственно красиво?

— С огромным удовольствием, товарищ гвардии младший лейтенант медицинской службы, — ответил я. — Только скажите, где и когда.

В это время у меня мелькнула мысль: все, милая моя Дина! Ты, кажется, попалась!

В очереди товарищи мои занервничали.

— Я вас сама найду, Никлас, — тихо произнесла она. — Не сомневайтесь, Никлас, непременно найду!

Вчера мы прибыли в расположение танкового корпуса генерала Богданова, и здесь нас впервые накормили горячей перловой кашей с тушенкой. Какой же вкусной показалась нам эта еда! Ребята приговаривали: мол, ничего вкуснее в жизни не ели! Мне же эта тушенка напомнила мое американское детство. Что-то похожее на эту кашу бывало у нас иногда дома в Бетлехеме.

— Откуда такая вкусная тушенка? — спрашивали поваров ребята.

— А! Так это — «улыбка президента Рузвельта», — охотно отвечали повара.

— Вот в чем дело! — обрадовался я. Это, значит, еще одно проявление действительной помощи Красной армии со стороны США и президента страны.

Ночевать нам предстояло в большом — и тоже американского производства — тенте. Ни кроватей, ни матрасов, ни печек в нем не было, лишь голая земля. И все же — лучше так, чем в маленьких палатках. Матрасами, подушками, простынями и одеялами нам стали вещмешки и шинели. Под головой — вещмешок, половина шинели — под тобой, половина — сверху, вот и все! Спать было холодно, как в том памятном курском подвале. Чтобы согреться, мы прижимались друг к другу плотно всей «шеренгой» из тридцати человек, и это помогало. Но если кто-то из крайних поворачивался на другой бок, то же самое приходилось делать и всем остальным. Так и поворачивались туда-сюда всю ночь. Причем не просыпаясь при этом. Интересный феномен!

После построения нам представили капитана Жихарева — командира разведтанковой роты в бригаде 9-го танкового корпуса под командованием генерала Богданова. На груди капитана Жихарева мы увидели гвардейский знак, два ордена Боевого Красного Знамени и два ордена Красной Звезды.

— Прошу внимания! — произнес он зычным командирским голосом. — Кто из вас желает служить в танковой разведке нашего соединения, три шага впе-р-ред!

Все стояли не шелохнувшись.

В чем дело? — поразился я. То ли не поняли, что было сказано четко и ясно, то ли… В теплушке все были такими храбрыми, а здесь, после первого крещения на станции Курская, у всех что — поджилки затряслись?

В тот момент мне подумалось: а если бы здесь, сейчас, перед нашим строем, находилась гвардии младший лейтенант медицинской службы с боевыми наградами на груди: «За отвагу» и «Красной Звездой» — и она смотрела на всех нас, — вышел бы кто-нибудь три шага вперед? Я вспомнил нашего Сашка и подумал: он бы наверняка вышел! Ведь одаренные люди вроде него не показывают страха. Такие, как Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский… и мой американский герой — Джо Хилл — всегда идут впереди…

Но что делать мне, который добровольно пошел в Московскую военную школу Центрального штаба партизанского движения? Ответ для меня был очевиден. Я сделал три шага вперед, повернулся лицом к строю и встал по стойке «смирно». Пристально смотрел в глаза оставшимся в строю. Выйдет еще кто-нибудь или нет?

Вышли еще два парня.

Капитан Жихарев подошел ко мне и спросил:

— Где проходил военную подготовку?

— В одной из московских военных школ, товарищ гвардии капитан! — доложил я по форме. О том, что это совсекретная партизанская школа, я сказать не мог — с меня взяли подписку о неразглашении.

— Рацией, ключом, морзянкой владеете? — Капитан задавал вопросы «в десятку».

— Так точно, товарищ гвардии капитан!

Он посмотрел на меня с уважением.

— Из танковых орудий стрелять приходилось?

— Немного, товарищ гвардии капитан!

— Возьмите в тенте свой вещмешок и садитесь на переднее сиденье моего «Виллиса». Ясно? — Он посмотрел на тех двоих, что сделали три шага вперед из строя после меня, и приказал: — Вы тоже!

Капитан усадил их на заднее сиденье, меня — на переднее, рядом с собой. Включил зажигание, машина тронулась с места, и мы поехали в глубь леса, в расположение его разведроты.

В тот же день Жихарев назначил меня стрелком-радистом на одну из своих Т-34–76. Моими товарищами по экипажу стала забавная троица: коротышка Николай Хромов — наш командир танка, долговязый сержант Федор Филиппов — механик-водитель по кличке Длинный, и Колобок — младший сержант Иван Кирпо, заряжающий.

Где же ты, моя милая «советская Дина Дурбин»? Ты же обещала найти меня… На западе, в 60 километрах от нас — фронт, а в 20 километрах на востоке, у нас в тылу — Курск. Южнее, в 150 километрах — Белгород. Севернее, в 100 километрах — Орел. Странно: со стороны фронта на западе не слышно ни стрельбы, ни разрывов снарядов или бомб. А в тылу, со стороны Курска, почти каждую ночь доносится гул и грохот мощных взрывов. Нетрудно догадаться, что там чуть ли не каждую ночь немцы бомбят ту самую станцию, куда прибывают эшелоны с живой силой и техникой для Центрального фронта. Месяц назад мы прошли через этот ад, эту Гернику.

Моя сестра Энн написала нам из Америки в 1939 году о том, что ее муж Артур — американский доброволец, воевавший против фашистов в бригаде Авраама Линкольна в Испании, — видел прекрасную Гернику до того, как город разбомбили немецкие самолеты. Видел он и то, что от нее осталось после…

У нас — новобранцев, переживших бомбежку на станции Курская, — при воспоминании об увиденном сердце кровью обливалось. Ведь мы там потеряли треть нашего маршевого батальона — около двухсот мальчишек, не успевших даже нюхнуть пороха и сделать хоть один выстрел…