Александр Боханов - Павел I

11 марта 1801 года эскадрон, которым я командовал и который носил мое имя, должен был выставить караул в Михайловский замок. Наш полк имел во дворце внутренний караул, состоявший из 24 рядовых, трех унтер-офицеров и одного трубача. Он находился под командой офицера и был выстроен в комнате перед кабинетом Императора спиной к ведущей в него двери. Корнет Андреевский был в этот день дежурным по караулу.

Через две комнаты стоял другой внутренний караул от Гренадерского батальона Преображенского полка, любимого Государева полка, который был ему особенно предан. Этот караул находился под командой подпоручика Марина и был, по-видимому, с намерением составлен на одну треть из старых Преображенских гренадеров и на две трети из солдат, включенных в этот полк после раскассирования Лейб-гренадерского полка, происшедшего по внушению генерала графа Карла Ливена, [177] Это был старший брат князя Ливена, бывшего долгое время послом в Англии. Граф Карл Ливен недолго оставался на военной службе и, удалившись в свои поместья, вскоре, по милости Божией, сделался смиренным и благочестивым христианином. В конце своей жизни он был сделай членом Государственного Совета и президентом Протестантского Синода и состоял председателем некоторых библейских обществ. — Примеч. автора. человека чрезвычайно строгого и вспыльчивого. Полк этот в течение многих царствований, особенно же при Екатерине, считался одним из самых блестящих, храбрых и наилучше дисциплинированных, и солдаты этого полка, вследствие его раскассирования, были весьма дурно расположены к Императору.

Главный караул (the main guard) во дворе замка (а также наружные часовые) состоял из роты Семеновского Великого князя Александра полка и находился под командой капитана из гатчинцев, который подобно марионетке исполнял все внешние формальности службы, не отдавши себе, по-видимому, никакого отчета, для чего они установлены.

В 10 часов утра я вывел свой караул на плац-парад, а между тем как происходил развод, адъютант нашего полка Ушаков сообщил мне, что по именному приказанию Великого князя Константина Павловича я сегодня назначен дежурным полковником по полку. Это было совершенно противно служебным правилам, так как на полковника, эскадрон которого стоит в карауле и который обязан осматривать посты, никогда не возлагается никаких иных обязанностей. Я заметил это Ушакову несколько раздраженным тоном и уже собирался немедленно пожаловаться Великому князю, но, к удивлению всех, оказалось, что ни его, ни Великого князя Александра Павловича не было на разводе. Ушаков не объяснил мне причин всего этого, хотя, по-видимому, он их знал.

Так как я не имел права не исполнить приказания Великого князя, то я повел караул во дворец и, напомнив офицеру о всех его обязанностях (ибо я не рассчитывал уже видеть его в течение дня), я вернулся в казармы, чтобы исполнить мою должность дежурного по полку.

В 8 часов вечера, приняв рапорты от дежурных офицеров пяти эскадронов, я отправился в Михайловский замок, чтобы сдать мой рапорт Великому князю Константину как шефу полка.

Выходя из саней у большого подъезда, я встретил камер-лакея у собственных Его Величества апартаментов, который спросил меня, куда я иду. Я хорошо знал этого человека и, думая, что он спрашивает меня из простого любопытства, отвечал, что иду к Великому князю Константину. «Пожалуйста, не ходите, — отвечал он, — ибо я тотчас должен донести об этом Государю». — «Не могу не пойти, — сказал я, — потому что я дежурный полковник и должен явиться с рапортом к его Высочеству; так и скажите Государю». Лакей побежал по лестнице на одну сторону замка, я поднялся на другую.

Когда я вошел в переднюю Константина Павловича, Рутковский, его доверенный камердинер, спросил меня с удивленным видом: «Зачем вы пришли сюда?» Я ответил, бросая шубу на диван: «Вы, кажется, все здесь с ума сошли! Я — дежурный полковник». Тогда он отпер дверь, но и сказал: «Хорошо, войдите».

Я застал Константина в трех-четырех шагах от двери; он имел вид очень взволнованный, Я тотчас отрапортовал ему о состоянии полка. Между тем пока я рапортовал, Великий князь Александр вышел из двери, прокрадываясь как испуганный заяц (like a frightened hare). В эту минуту открылась задняя дверь, и вошел Император propria persona, [178] Собственной персоной (пер, с лат.). в сапогах и шпорах, со шляпой в одной руке и тростью в другой и направился к нашей группе церемониальным шагом, словно на параде.

Александр поспешно убежал в собственный апартамент; Константин стоял пораженный, с руками, бьющими по карманам, словно безоружный человек, очутившийся перед медведем. Я же, повернувшись по уставу на каблуках, отрапортовал Императору о состоянии полка. Император сказал: «А, ты дежурный!» — очень учтиво кивнул мне головой, повернулся и пошел к двери. Когда он вышел, Александр немного открыл свою дверь и заглянул в комнату. Константин стоял неподвижно. Когда вторая дверь в ближайшей комнате громко стукнула, как будто ее с силой захлопнули, доказывая, что Император действительно ушел, Александр, крадучись, снова подошел к нам.

Константин сказал: «Ну, братец, что скажете Вы о моих?» — указывая на меня. «Я говорил Вам, что он не испугается!» Александр спросил: «Как? Вы не боитесь Императора?» — «Нет, Ваше Высочество, чего же мне бояться? Я дежурный, да еще вне очереди; я исполняю мою обязанность и не боюсь никого, кроме Великого князя, и то потому, что он мой прямой начальник, точно также, как мои солдаты не боятся Его Высочества и боятся одного меня». — «Так Вы ничего не знаете?» — возразил Александр. — «Ничего, Ваше Высочество, кроме того, что я дежурный вне очереди». — «Я так приказал», — сказал Константин. — «К тому же, — сказал Александр, — мы оба под арестом». Я засмеялся. Великий князь сказал: «Отчего Вы смеетесь?» — «Оттого, — ответил я, — что Вы давно желали этой чести», — «Да, но не такого ареста, какому мы подверглись теперь. Нас обоих водил в церковь Обольянинов присягать в верности». — «Меня нет надобности приводить к присяге, — сказал я, — я верен», — «Хорошо, — сказал Константин, — теперь отправляйтесь домой и смотрите, будьте осторожны». Я поклонился и вышел.

В передней, пока камердинер Рутковский подавал мне шубу, Константин Павлович крикнул: «Рутковский, стакан воды». Рутковский налил, и я заметил ему, что на поверхности плавает перышко. Рутковский вынул его пальцем и, бросив на пол, сказал; «Сегодня оно плавает, но завтра потонет».

Затем я оставил дворец и отправился домой. Было ровно девять часов и, когда сел в свое кресло, я, как легко себе представить, предался довольно тревожным размышлениям по поводу всего, что только слышал и видел в связи с предчувствиями, которые я имел раньше. Мои размышления однако же были непродолжительны, В три четверти десятого мой слуга, Степан, вошел в комнату и ввел ко мне фельдъегеря. «Его Величество желает, чтобы вы немедленно явились во дворец». — «Очень хорошо», — отвечал я, — и велел подать сани.