Александр Боханов - Павел I

Здесь уместна ремарка, касающаяся судьбы С. А. Порошина, к которому очень привязался Павел Петрович. 13 октября 1764 года С. А. Порошин записал восклицание Цесаревича, обращённое к учителю: «Не тужи, голубчик! Ты ешь теперь у себя на олове, будешь есть и на серебре». Но до «серебра» дело не дошло. Так уж повелось за долгий период, пока Павел Петрович носил титул Цесаревича: как только он привязывался к кому-то, как только у него возникало чувство симпатии к определённому человеку, то неизбежно это лицо «высочайшей волей» изгонялось из круга общения. Так случилось и с Порошиным: в 1767 году он был удален от Двора Наследника Цесаревича, в 1768 году назначен командиром Старо-Оскольского пехотного полка, а 12 сентября 1769 года скончался на двадцать девятом году жизни близ Елисаветграда.

Существует точка зрения, особо распространенная среди пиетистов Екатерины II, что отлучение Порошина от Великого князя Павла, которого тот искренне полюбил, стало следствием «интриги», затеянной Никитой Ивановичем Паниным, которого Императрица, вместе с его братом Петром (1721–1789), именным указом 22 сентября 1767 года возвела в графское достоинство. Так вот: согласно бытующей версии, Никита Панин и Семён Порошин имели один объект обожания: фрейлину Императрицы графиню Анну Петровну Шереметеву (1744–1768).

Чтобы отлучить соперника от Двора и изгнать из Петербурга, старый холостяк Панин (родился 15 сентября 1718 года) и добился отстранения Порошина, который чрезвычайно тяжело переживал свою отставку и даже обращался за помощью к Григорию Орлову. Якобы всесильный тогда временщик ничего не мог сделать, и Порошин покинул свою должность при Великом князе. Все это выглядит малоубедительно по той причине, что графиня Анна Шереметева была объявлена невестой Панина ещё при должности Порошина; в этом «звании» она и скончалась от оспы 17 мая 1768 года. Но в любом случае решение принимали не Панин и не Орлов, а только — Императрица…

Павел рос любознательным и смышленым ребёнком. Но он всегда оставался одиноким. С самых ранних пор он не чувствовал не только родительской любви и ласки, но был лишён даже дружеского круга общения. Не сохранилось никаких указаний на то, что существовали какие-то друзья-товарищи его детских игр. «Няньки», «мамки», лакеи, камердинеры имелись в большом количестве, но вот друзей не было. Вины Павла тут не было никакой; он себе не принадлежал и никогда не имел возможности выбирать круг общения.

Одинокий и замкнутый, он с детства имел склонность «влюбляться» в людей. Его детское воображение порой захватывал тот или иной исторический герой, казавшийся «идеалом». Постепенно восторженное восхищение менялось; на смену одним персонажам приходили другие. То же самое происходило и с окружающими людьми. По этому поводу 24 сентября 1764 года Порошин записал: «Его Высочество, будучи живого сложения и имея наичеловеколюбивейшее сердце, вдруг влюбляется почти в человека, который ему понравится; но как ни какие усильные движения долго продолжаться не могут, если побуждающей какой силы при этом не будет, то в сём случае оная крутая прилипчивость должна утверждена и сохранена быть прямо любви достойными свойствами того, который имел счастье полюбиться».

Великой удачей и радостью было то, что в окружении Великого князя появлялись такие образованные и порядочные люди как Порошин. Он постоянно вел с Великим князем задушевные беседы, выходившие далеко за пределы математических наук, и эти беседы раздвигали горизонты видимого мира, заставляли работать мысль и воображение.

Один раз он долго ему рассказывал о меле Волынского», которое произошло на закате царствования Анны Иоанновны. Артемий Петрович Волынский (1689–1740) являлся известным государственным деятелем, «звезда» которого взошла еще при Петре I. При Анне Иоанновне, в 1738 году, ои назначается кабинет-министром, становится самым влиятельным государственным лицом, имеющим регулярный доклад у Императрицы по важнейшим вопросам внешней и внутренней политики. Далее произошло то, что неизбежно происходит в таких случаях: против влиятельного сановника объединились все недовольные и завистники. Беда Волынского состояла в том, что во главе этой «партии» находился фаворит Императрицы Эрнст-Иоганн Бирон (1690–1772).

Волынский был отстранен от власти и отдан в руки Тайной канцелярии, полное название которой — Тайная розыскных дел канцелярия, учрежденная в 1731 году для розыска и дознания по важнейшим политическим делам. [31] Она явилась наследницей Тайной канцелярии, учреждённой Петром I в 1718 году. Там жесточайшими пытками от сподвижников Волынского удалось добиться признания, что тот злоумышлял против Императрицы, имея намерение свергнуть Анну и возвести на Престол Елизавету. Некоторые при нечеловеческих муках признали даже, что Волынский сам собирался стать Самодержцем. Виновник же всего этого «розыскного дела» даже под пыткой отказался признать подобные намерения и всячески старался выгородить Елизавету Петровну, которую всё это дело должно было опорочить.

Заключение Тайной канцелярии было представлено на суд Анны Иоанновны. Он оказался скорым, неправым, а решение — невероятно жестоким: Волынского посадить на кол, предварительно вырезав у него язык, а его конфидентов, лишив имущества, обезглавить. Единственной «милостью» Императрицы стало решение казнить Волынского «через усекновение головы». 27 июня 1740 года Волынский и двое его товарищей были казнены.

Вся эта жестокая история необычайно взволновала Великого князя Павла; призрак мучительных истязаний не давал покоя. Под гнётом этих впечатлений двенадцатилетний Павел задал своему учителю вопрос: «Где же теперь эта Тайная Канцелярия?». Далее Порошин записал: «И как я ответствовал, что отменена, то паки спросить изволил, давно ли и кем отменена она? Я доносил, что отменена Государем Петром III. На сие изволил сказать мне: так поэтому покойный Государь очень хорошее дело сделал, что отменил её?» Вопросительная интонация тут была излишней; положительный ответ был неизбежен.

В другой раз Порошин мельком привел рассказ о поручике Смоленского пехотного полка Василии Яковлевиче Мировиче (1740–1764), вознамерившемся в июле 1764 года освободить из Шлиссельбурга томящего там Императора Иоанна Антоновича. Когда он ворвался в его камеру, то нашёл там бездыханное тело. Указ Императрицы Екатерины был бескомпромиссным; если кто покусится на освобождение узника, то страже надлежит немедленно умертвить заключённого, что и было исполнено. Затем был скорый суд над Мировичем, и 15 сентября на дальней Петербургской стороне он был казнен через отсечение головы, а тело его сожжено вместе с эшафотом.