Александр Боханов - Павел I

Увещевание Ваше продолжать хранить в непорочности сердце мне своё и призывать во всех делах моих помощь небесную принимаю с благодарностью и на сие скажу Вам, что то, что подкрепляло меня в известные столь тяжкие для меня минуты, то всегда во всех путях моих служит светом, покровом и подкреплением. Сие на Бога упование отняв, истинно немного причин будем мы все иметь, для чего в свете жить. При сем случае за долг свой почитаю Вам сказать (прося отставить под глубоким секретом), что в сии горестные минуты не забывал помыслить о долге в рассуждении Отечества своего, полагаясь и в сем, как в выборе, так и прочем на судьбы Божии».

Императрица же пребывала в состоянии, так сказать, повышенной Деловой активности. Необходимо было решить две задачи. Во-первых, отвратить сына от воспоминаний об умершей, вселить в него интерес к жизни грядущей. Эта операция была блестяще проведена после того, как мать ознакомила Павла с любовной перепиской его жены.

Какое потрясение при этом испытал молодой человек, матушку совершенно не волновало.

Во-вторых, надо было подыскать подходящую невесту. Эта задачка представлялась проще первой: во время предыдущих поисков все потенциальные претендентки были выявлены. Наиболее перспективной тут представлялась внучатая племянница Короля Фридриха принцесса Вюртембергская София-Доротея-Августа-Луиза, которая была моложе Павла на пять лет (родилась 15 октября 1759 года в Штутгарте). Екатерина так спешила побыстрее «провернуть дельце», что её даже не смутило, что новая потенциальная претендентка — протеже нелюбимого Прусского Короля. Её отцом был герцог Фридрих-Евгений II (1732–1797), а матерью — племянница Фридриха Великого Фредерика-София-Доротея (1736–1798).

Правда, к этому времени София-Доротея уже была помолвлена с братом покойной Натальи Алексеевны принцем Гессен-Дармштадтским. Но Король Фридрих Великий брался устранить это «несущественное» препятствие. Принц получил солидные отступные, и София оказалась свободной. Эта «блестящая операция» была проведена Прусским Королем за русские деньги.

Задача сватовства облегчалась удачным обстоятельством: в начале апреля 1776 года в Петербург прибыл брат Короля Фридриха принц Генрих (Генрих-Фридрих-Луис) Прусский (1726–1802), который должен был вести переговоры с Императрицей о судьбе Польши. Однако, помимо своей воли, он оказался втянутым в драматические пертурбации при Русском Дворе. Екатерина обратилась к Генриху за содействием в устройстве второго брака Павла. Принц охотно согласился, тем более что принцессу Софию-Доротею он знал лично, считал её умной, деликатной и чистой девушкой.

В письме Гримму Екатерина в шутливой форме, что было для неё характерно, пересказала, как она сообщила сыну о том, что у неё «есть в кармане» другая претендентка на роль жены. По её словам, это «возбудило любопытство Павла», который стал спрашивать, кто она, какая она; брюнетка, блондинка, маленькая, большая? Ответ Императрицы не оставлял сомнения, что это — земной идеал. «Кроткая, хорошенькая, прелестная, одним словом, сокровище, сокровище; сокровище, приносящее с собой радость». Затем был показан портрет Софии-Доротеи, доставленный Екатерине уже в мае. И, хотя это была небольшая миниатюра, но она передавала умное выражение глаз и миловидность лица. По словам Екатерины, её вкусу портрет «вполне удовлетворял».

Более чем «удовлетворил» он и Павла Петровича, который лишь только увидел изображение, сразу же убрал его в свой карман, а потом смотрел на него снова и снова. За несколько дней он просто влюбился в принцессу и готов был ехать в Германию. Его романтической, впечатлительной натуре не требовались долгие сроки для «выяснения» и «узнавания». Он «созрел» для поездки в Германию всего за несколько дней. Императрицу обрадовал столь быстрый ход событий, и она согласилась отправить сына в Германию для окончательного объяснения, тем более что принц Генрих уверенно брал на себя все организационные приуготовления.

13 июня 1776 года Цесаревич в сопровождении свиты во главе с графом П. А. Румянцевым-Задунайским (1725–1796) отбыл из Царского Села в Берлин, где должны были произойти встреча и сватовство. Екатерину II совсем не смущало, что сватом фактически будет выступать Король Фридрих. Во имя больших государственных дел можно поступиться мелкими неудовольствиями! Но умная Императрица не учла одного: далеко идущие планы Фридриха II, который совершенно не собирался ограничиваться только ролью доброжелательного посредника. Он намеревался получить и вполне осязаемые политические дивиденды…

Первым крупным пунктом на пути в Берлин у Цесаревича стала Рига. Павел Петрович везде и всегда оставался самим собой; он чувствовал свою ответственность за всё, происходящее вокруг. В Риге он нашёл в военном и гражданском управлении много непорядков; служба надлежащим образом нигде не исполнялась. Хотя его должны были волновать совсем иные «материи», но он не остался равнодушным и через несколько дней написал подробное донесение Императрице, сообщив об увиденном. По сути, это донесение — подтверждение его «Рассуждения», составленного тремя годами ранее.

Екатерина отнеслась к служебному рвению сыну, в данном случае, как ей казалось, совершенно неуместному, с показным безразличием. Павлу она отписала, что расследует непорядки и двусмысленно прибавила: «Сердцем, конечно, жалею о подобных нестроениях и давно знаю пословицу, что в большой семье без урода не бывает». Окружение Екатерины тотчас вынесло заключение, что Павел возомнил себя невесть кем, что он вмешивается в дела управления и вербует себе «партию».

Эти слухи долетели до ушей Цесаревича; он был расстроен оскорбительной глупостью их. В письме своему давнему знакомому барону К. И. Остен-Сакену (1733–1808) высказал наболевшее.

«Если бы я нуждался в политической партии, я мог бы умолчать о подобных беспорядках, чтобы пощадить известных лиц; но будучи тем, что я есмь, я не могу иметь ни партий, ни интересов, кроме интересов государства, а при моём характере тяжело видеть, что дела идут вкривь и вкось, в особенности же, что причиною тому являются небрежность и личные виды». Закончил он известной сакраментальной фразой: «Я предпочитаю быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое».

«Известные лица», репутация которых затрагивалась в донесении Павла, на что он намекал в письме, это фактически — «одно лицо», в руках которого сосредоточено было всё военное дело России: Г. А. Потёмкин, расставлявший своих клевретов на все сколько-нибудь заметные военные посты в Империи. Победить этого всесильного временщика Павел не имел никакой возможности, но и молчать ему совесть не позволяла.