Владимир Мельник - Гончаров

Гончаров стал преподавать Валериану и Аполлону то, что ещё сравнительно недавно изучал сам на университетской скамье. Прежде всего он прививал мальчикам любовь к изящной стороне жизни, а потому в русской литературе выделял прежде всего несравненного Пушкина. И очень подробно останавливался на античной истории и культуре, заставляя штудировать И. Винкельмана, читать греческих и римских авторов. Поскольку Аполлон Майков прославится именно как поэт-антик, а сам Гончаров, следуя опять-таки за Пушкиным, как никто из русских прозаиков, отталкивается от античной эстетики, на этой стороне поэтической жизни романиста следует остановиться особо.

Античность Гончаров не просто прекрасно знал, но и по-своему боготворил её, хотя и без той страстности, как герой его последнего романа Козлов. Эллинизм писателя, наряду с его христианством, был одним из важнейших факторов его творчества и уж точно определяющей доминантой его эстетики. В произведениях Гончарова он выражается многосторонне и разнообразно. Это и спокойное, неторопливое, поистине «гомеровское» повествование, исполненное эпического духа и объективности. Это и приверженность мельчайшим деталям быта, которые под пером поэта (а Гончаров — писатель именно поэтического склада!) преображаются в значимые детали, а то и символы бытия, это и восприятие мира в его неразложимости и цельности, в его одухотворенной пластичности и гармонии.

Но самое главное заключается в том, что именно Античность (как ни странно — наряду с православием!) научила Гончарова равновесию как жизненному и эстетическому принципу. Гончаров — это прежде всего равновесие как универсальный принцип (хотя этот принцип далеко не всегда у него реализован). Всю свою жизнь писатель выстраивал систему уравновешенных противоположностей: столица — провинция, патриархальность — буржуазность, ум — сердце, религиозность — светскость, мечтательность — прагматизм и пр. и пр.

Уже к университету Гончаров порядочно знал латинский язык, а в университете изучил ещё и греческий. Правда, читать, кроме хрестоматий, на этих языках было почти нечего. Античные авторы в период его учёбы в университете читались во французских переводах. И Гончаров изучает древнегреческих авторов по французским переводам. С латинскими писателями было примерно то же самое. Правда, в «Обрыве» он признается, что в университете, примерно к середине 1830-х годов, у первых учеников «явились оригиналы» античных авторов. В воспоминаниях о своей университетской жизни он пишет: «Я знал порядочно по-французски, по-немецки, отчасти по-английски и по-латыни. Без последнего языка нельзя было поступить ни в какой факультет. [126] В 1809 г. император Александр I, удрученный безграмотностью дворянства, издал указ, по которому чин коллежского асессора мог быть получен только после экзамена. В соответствии с этим указом латинский язык становился обязательным для изучения. Старший современник Гончарова М. А. Дмитриев писал по этому поводу: «Например, о латинском языке было такое понятие (впрочем, то же и нынче в провинциях), что он нужен только для лекарей и семинаристов. Как все удивились, что по этому указу требуется для дворянских детей знание языка латинского! Самое слово: студент, звучало чем-то не дворянским!…» (Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти // Дмитриев М. А. Московские элегии. М., 1985). Я переводил ä livre ouvert [127] Без предварительной подготовки, с листа (фр]). Корнелия Непота, по которому все учились, как по «Телемаку» Фенелона во французском языке». Как известно, Корнелий Непот был основоположником литературного жанра жизнеописаний. Упомянутый Гончаровым труд состоял из 16 книг, из которых до нашего времени дошли только лишь извлечения под названием «О выдающихся полководцах иноземных народов», «О латинских историках». Корнелий Непот в этих книгах критиковал нравственный упадок современного ему римского общества и давал героические примеры поведения римских граждан в прошлом. [128] См.: Краткая литературная энциклопедия. Т. 3. М., 1966. С. 745. Во многом автобиографический герой Райский читает в романе «Обрыв», вероятно, то же, что читал и сам Гончаров: «От Плутарха [129] Греческий историк Плутарх (40-е I в. — после 119) оставил после себя довольно большое творческое наследие, более 200 произведений, хотя сохранилось далеко не все. Гончаров читал, конечно, знаменитые «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, в которых сравниваются биографии великих греков с биографиями великих римлян. и «Путешествия Анахарсиса Младшего» [130] Имеется в виду книга аббата Жан-Жака Бартелеми (1716–1795), полное название которой: «Путешествие юного Анахарсиса по Древней Греции» (Voyage de jeune Anacharsis en Grece). Впервые опубликована в 1788 г. он перешел к Титу Ливию [131] Тит Ливий (59 до н. э. — 17 н. э.), римский историк, автор «Истории Рима от основания города». и Тациту, [132] Труд римского историка Тацита назывался «Аналлы» (летопись). зарываясь в мелких деталях первого и в сильных сказаниях второго, спал с Гомером, с Дантом и часто забывал жизнь около себя, живя в анналах… [133] Аверинцев С. С. Добрый Плутарх рассказывает о героях, или Счастливый брак биографического жанра и моральной философии // Плутарх. »

Кроме Гомера, Гончарову из античных авторов близок Плутарх, прежде всего по эмоциональному настрою творчества. Романисту близки его добродушная искренность, нравственная теплота, спокойная умеренность в суждениях, оптимистичный взгляд на вещи. Немецкий историк Теодор Моммзен отмечал у Плутарха «чувство меры и ясность духа». С. Аверинцев развивает эту справедливую мысль: «Пафос и энтузиазм никогда не переходят у него в истерическую взвинченность…» [134] Сравнительные жизнеописания в двух томах. М., 1994. Т. I. С. 637–653. Чтение Плутарха должно было доставлять Гончарову искреннее наслаждение: оно накладывалось на природно данные Гончарову трезвость, чувство меры, бодрый оптимизм. В то же время Гончаров отмечает, что Плутарх суховат. Борис Райский «бросался к Плутарху, чтоб только дальше уйти от современной жизни, но и тот казался ему сух, не представлял рисунка, картин, как те книги, потом как Телемак, а еще потом — как Илиада». Да, «Илиада» была любима более всего прочего. Бессмертные строки Гомера доставляли Гончарову неизъяснимое наслаждение необыкновенной образностью картин, скульптурностью и пластикой человеческих фигур. Это было так близко автору «Обломова»! Если в произведениях Гончарова мы почти не находим цвета, то в глаза бросается пластическая скульптурность — как и у античных авторов, в особенности у Гомера.

Гончаров знакомит братьев Майковых с римскими историками — Титом Ливием, Тацитом, Саллюстием… Он всегда с благодарностью вспоминал своего университетского преподавателя Николая Ивановича Надеждина: «Это был самый симпатичный и любезный человек в обращении, и как профессор он был нам дорог своим вдохновением, горячим словом, которым вводил нас в таинственную даль древнего мира, передавая дух, быт, историю и искусство Греции и Рима. Чего только не касался он в своих импровизированных лекциях!… Он один заменял десять профессоров. Излагая теорию изящных искусств и археологию, он излагал и общую историю Египта, Греции и Рима. Говоря о памятниках архитектуры, живописи, о скульптуре, наконец, о творческих произведениях слова, он касался и истории философии». Думается, что и на своих занятиях Гончаров пользовался именно этой свободной и широкой методой преподавания, которая со временем дала свои плоды: в России появился признанный поэт-антик Аполлон Майков, прекрасно усвоивший самый дух Античности. Во всяком случае, в книге «Очерки Рима» (1847) Аполлон Майков писал с полным знанием дела: