Никколо Каппони - Макиавелли

Вернувшись во Флоренцию, Макиавелли составил подробный отчет о событиях в Сенигаллии. За несколько дней до отъезда из города он набросал для Десятки краткий доклад на эту же тему. Учитывая, что при аресте Вителли, Эуфредуччи и Орсини Никколо лично не присутствовал, вполне вероятно, что он узнал обо всем из уст самого Чезаре, и потому некоторые подробности рассказа, (в частности, проявленное Вителоццо и Ливеротто малодушие перед казнью), стоит воспринимать с некоторой долей скепсиса.

Отчет Макиавелли содержит гораздо больше предостережений, касающихся Борджиа, нежели более ранние примеры так называемого «макиавеллизма». Действительно, этот документ следует рассматривать с учетом других тезисов, изложенных Никколо несколько месяцев спустя в докладе «Речь об изыскании денег» (Parole dette sopra la Provvisione del Denaio): «Нам известно, какого сорта эти люди [папа римский и Чезаре], каковы их поступки и насколько они достойны нашего доверия». Слова и поступки Борджиа, несомненно, произвели на Макиавелли определенное впечатление, причем не обязательно положительное. Флорентийцы, а вместе с ними и Никколо, не могли забыть ни того, как герцог Романьи шантажировал их в Кампи, ни заявленного им флорентийским послам в Урбино после мятежа в Ареццо, который сам, очевидно, и организовал. Что же до бывших его соратников, то избранный способ казни мог бы кого-то удивить, но не шокировать, в конце концов, в истории Флоренции подобных эпизодов имелось в избытке. [32] Не будем забывать, что Чезаре действовал на основании законных полномочий, как герцог Романьи и главнокомандующий папской армии. Казнив Вителли, Эуфредуччи и Орсини, он предал в руки правосудия лишь нескольких мятежных врагов Святейшего Престола. Но и сами не были агнцами божьими. Например, Эуфредуччи захватил Фермо, вырезав семью родного дяди. (Примеч. авт.)

На следующий день после приезда Макиавелли вернулся к делам в канцелярии, большая часть которых была связана с подготовкой военных походов Флоренции. Также он написал своему брату Тотто, избравшему для себя духовное поприще, о его желании добиться нового назначения через суд, поскольку тогдашний бенефициарий получил свой пост через симонию. [33] Симония — продажа и покупка церковных должностей или духовного сана в Средние века; святокупство. (Примеч. перев.) Обдумав все с практической точки зрения, Никколо посоветовал Тотто попытаться уладить дело безо всяких финансовых затрат, несмотря на собранные его братом доказательства, а затем остроумно заметил: «Тебе известно, сколь многие бенефициарии лишились должностей, равно как и приобрели их путем мужеложства, что гораздо несправедливее». Макиавелли был знаком с сочинениями флорентийского поэта Данте Алигьери и, вероятно, вспомнил его изречение: «Законы есть, но кто же им защита?» Современники Никколо, даже те, кто носил сутану, вполне соответствовали нравам и обычаям своего времени, и потому Макиавелли предложил брату подыскать нескольких влиятельных людей, чтобы те поддержали его начинание, а не пытаться отстаивать какие бы то ни было законные права.

Никколо знал, что без поддержки власти закон бессилен, что также было верно — возможно, в еще большей степени — в области политики. Эта мысль станет лейтмотивом вышеупомянутой «Речи об изыскании денег», которую Макиавелли написал в марте 1503 года. В этом сочинении он призывал флорентийцев не скупиться ради собственной безопасности, но текст оказался настолько резок и потому едва ли предназначался для широкой публикации, если только Макиавелли не вознамерился навлечь на себя гнев всей Флоренции. Вероятнее всего, Никколо написал этот доклад специально для гонфалоньера Пьеро Содерини, который в то время отчаянно старался избавить государство от хронического денежного дефицита, но все его попытки наталкивались на стену непонимания скаредных сограждан.

С января по апрель Большой Совет отказывался утверждать налоговый законопроект, вынуждая правительство брать ссуды, чтобы финансировать войну с Пизой, нанимать солдат и ежегодно, по соглашению, выплачивать Людовику XII 40 тысяч дукатов.

Кроме того, Содерини стал терять популярность. Ему приходилось иметь дело не только с рядовыми членами Большого Совета, но и с апологетами закрытого правительства (governo stretto), не говоря уже о тех, кто замышлял вернуть к власти Медичи. К тому же с ноября 1502 года по май следующего 1503 года постоянно росли цены на зерно, что вызывало бурное недовольство низших слоев населения. В этих обстоятельствах легко понять, почему в своей «Речи» Макиавелли раскритиковал своих сограждан. Подчеркивая их узколобую скупость, он привел примеры как из настоящего, так и из прошлого. Если Флоренция стремилась стать сильным государством, убеждал Никколо, ей необходимо либо обеспечить себя надежной армией, либо рисковать своей независимостью. [34] Любопытно, что словам Макиавелли до сих пор вторят жалобы сегодняшних флорентийцев. Они недовольны тем, что городом правят лавочники (bottegai), которых волнует только ежедневная прибыль и которые позволяют международным корпорациям разрушать культурное своеобразие Флоренции, превращая город в этакий Диснейленд а-ля Ренессанс. (Примеч. авт.)

Такие меры требовали долгосрочной финансовой политики, весьма далекой от сиюминутного политиканства, которым были всецело поглощены флорентийцы, по-видимому, убаюкивавшие себя надеждой на неизменную помощь Франции и игнорировавшие то, что в международных делах все решалось силовыми методами. В итоге правительство сумело снизить процентные ставки Монте (Monte Сотипе) [35] Здесь — казна коммуны (Примеч. перев.) — организации, управлявшей государственным долгом Флоренции, — ив середине апреля взять еще один, хотя и не столь крупный принудительный заем (accatto) на финансирование войны за Пизу. Возможно, такое компромиссное решение и успокоило Большой Совет, но едва ли расположило Содерини к его собратьям-аристократам, многие из которых являлись крупнейшими кредиторами Монте.

Будто в подтверждение слов Макиавелли о том, что ощущение безопасности обманчиво, 28 апреля испанские войска в Южной Италии нанесли сокрушительное поражение французам в битве при Чериньоле, обозначив один из поворотных моментов в военной истории, и спустя две недели вошли в Неаполь. Поначалу эти события, похоже, не слишком обеспокоили Флоренцию, которая поздней весной начала кампанию против Пизы, по обыкновению захватив несколько вражеских крепостей. Но были и те, кто еще раньше понял, что баланс сил в Италии изменился. Папа римский и его сын Чезаре обрадовались поражению французов, поскольку их уже давно раздражало, что королевское покровительство Флоренции не позволяет им претворить в жизнь последовательную политику аннексий. Александр VI тут же попытался заключить союз с Испанией и склонить к нему же страдавших от безденежья флорентийцев, предложив им право взимать на своих землях налоги с льготных доходов церкви. Кроме того, в конце мая понтифик назначил Франческо Содерини кардиналом, надеясь тем самым укрепить свои позиции в правительстве Флоренции (не говоря уже о 20 тысячах дукатов, которые, как поговаривали, Франческо заплатил за получение этой привилегии). Однако республика не расторгла союз с Людовиком XII, хотя ей пришлось отпустить французских солдат, находившихся у нее на службе, и дать обещание отправить наемников воевать в Южную Италию, хотя многие флорентийцы открыто обвиняли французов в том, что те саботировали осаду Пизы, чтобы и впредь вымогать деньги у города.