Никколо Каппони - Макиавелли

Флорентийцы вздохнули бы с облегчением, глядя, как покидает город эта парочка — своей надменностью Альфонсина Орсини снискала особую ненависть горожан, — если бы только Лоренцо проявил мудрость при выборе наместника. К несчастью, выбор пал на Горо Гери, что горожане сочли крайне оскорбительным, поскольку Гери был родом из зависимого города Пистойи и не испытывал ни малейшего уважения к жителям города, управлять которым его назначили. Он не доверял флорентийскому патрициату, не скрывал неприязни к нему, но и флорентийцы более или менее искренне ненавидели его. Что еще хуже, Альфонсина продолжала вмешиваться в политику Флоренции, даже будучи в Риме, вызывая еще большее недовольство городской аристократии правлением Медичи. Притом что еще была свежа в памяти республика, оптиматы не могли ничего предпринять, кроме как кипеть от злости и пытаться голосованием блокировать самые дерзкие попытки Гери властвовать единолично. Из двух зол (Альфонсина и Гери) флорентийцы выбрали меньшее.

Лоренцо еще не раз будет возвращаться во Флоренцию, но лишь чтобы собрать деньги для очередной войны. Лишившись герцогства, Франческо Мария делла Ровере укрылся у своего тестя, маркграфа Мантуи, и все это время напряженно думал над тем, как вернуть свои владения при поддержке венецианцев и феррарцев. В середине января 1517 года он начал кампанию против Лоренцо, быстро захватив все земли Урбино, кроме почти неприступной крепости Сан-Лео. Понтифику нужны были деньги, чтобы помочь племяннику, поскольку Франциск I, видя, что Лев X не вернул Модену и Реджо, отказался вмешиваться. К счастью, в Риме был раскрыт заговор с целью убийства папы. Среди заговорщиков оказалось несколько кардиналов, в том числе Франческо Содерини. Более удачного случая собрать денег понтифик не мог и вообразить: теперь он не только вымогал огромные штрафы у виновных прелатов, но и принимал в кардиналы других в обмен на крупные суммы.

Тем не менее Лоренцо уже вытаскивал из Флоренции последние деньги, и весной одобренные правительством дополнительные налоги опустошили кошельки горожан. В итоге Медичи переждали бурю, потому что делла Ровере не хватило средств для продолжения войны, а Венеция и Феррара перестали оказывать ему военную помощь. И для Льва X, и для Лоренцо цена конфликта оказалось непомерной как в финансовом, так и в политическом отношении. Флорентийцы уже почти не скрывали своего недовольства Медичи, и многие ждали следующего похода Франциска I в Италию, надеясь пережить повторение событий 1494 года. Но в этот момент Медичи решили слукавить — присоединиться к тем, кого не могли одолеть, — и воспользоваться своим козырем, предложив Лоренцо брак с француженкой. Тем самым папа не только лишил флорентийских оппонентов потенциального покровителя, но и убедил купечество в том, что отныне их интересы во Франции будут под защитой. Франциск ответил согласием, и 2 мая 1518 года в замке Амбуаз Лоренцо сочетался браком с Мадлен де ла Тур, графиней Овернской, состоятельной дамой, находившейся в кровном родстве с королевской семьей. Одним умелым маневром, достойным отца, Лев X обезоружил и Франциска, и противников Медичи во Флоренции.

Несомненно, политическую ситуацию во Флоренции обсуждали и в садах Ручеллаи. Вклад Макиавелли в эту дискуссию можно обнаружить в его незаконченной сатирической поэме «Золотой осел» (Asino d’oro), которая представляет собой пародию на «Божественную комедию» Данте Алигьери и «Метаморфозы» Луция Апулея. Макиавелли изображает, как спускается в ад в сопровождении женщины (с которой ему удается переспать), где встречает множество зверей, олицетворяющих известных политиков. Поэма изобилует шутками, над которыми смеются в садах его собеседники. Никколо определенно собирался прочесть свое сочинение друзьям, о чем свидетельствует его письмо от 17 декабря 1517 года, адресованное Лодовико Аламанни, в котором он сетует на то, что Лудовико Ариосто запамятовал включить его в число итальянских поэтов, упомянутых в «Неистовом Орландо». Макиавелли замечает: «И то, что он совершил в своем «Орландо», я не стану повторять в «Осле»».

Макиавелли, вероятно, был лично знаком с Ариосто, поскольку пишет Аламанни: «Если он [Ариосто] будет рядом, кланяйтесь ему от меня» — эти слова явно трудно связать с обидой. [77] В том же письме Макиавелли говорит о поездке во Фландрию или хотя бы в Венецию на карнавал. Это путешествие он планировал с друзьями по садам Ручеллаи. Почему речь идет о Фландрии, остается одной из множества непостижимых загадок жизни Никколо. (Примеч. авт.) Так или иначе, возможность поквитаться Никколо не представилась, поскольку его поэма обрывается на восьмой главе, прежде чем главный герой превращается — что вполне в духе Апулея — в осла. Почему поэма так не была закончена, остается лишь гадать, но, вероятнее всего, причину этого следует искать в том, что Макиавелли переключил свое внимание на другие, более близкие сердцу сочинения.

Никколо, едва завершив «Государя», тут же взялся за написание книги о сущности республиканского государства. Он неоднократно прерывал работу (и виной тому то его апатия, то разочарование, то очередная влюбленность), пока одна беседа в садах Ручеллаи не вдохновила его продолжить работу. Что примечательно, завершенную рукопись «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» (Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio) Макиавелли посвятил своим собеседникам, Дзаноби Буондельмонти и Козимо Ручеллаи. И во вступлении Макиавелли выразил радость в связи с тем, что, наконец, после долгих лет пренебрежения он нашел достойных слушателей:

«И поверьте, меня утешает уже одна мысль о том, что, обманываясь во многом, я не ошибусь, отдавая первым читателям моих «Рассуждений» предпочтение перед всеми прочими. С одной стороны, мне представился случай доказать, что я умею быть благодарным; с другой — я отступил от общего обыкновения сочинителей преподносить свой труд какому-нибудь государю и приписывать ему, в видах тщеславия или корыстолюбия, все возможные добродетели, закрывая глаза на пороки, которые следовало бы осудить. Стремясь избежать подобной ошибки, я избрал не государей, но тех, кто благодаря своим бесчисленным достоинствам заслуживает этого звания; не тех, кто мог бы осыпать меня чинами, почестями и богатствами, но тех, кто, по крайней мере, мог бы мне их пожелать. Ведь если рассудить по справедливости, то уважения заслуживают истинно щедрые, а не те, кто лишь в состоянии быть щедрым; точно так же достоин уважения не тот, кто стоит во главе государства, но тот, кто умеет им управлять».

О «Рассуждениях» написано уже немало, и потому нет смысла подробно исследовать это сочинение. В сущности, Макиавелли вновь сравнил тяжелое положение Флоренции с золотым веком воображаемой Римской республики. В этом сочинении Никколо раскрывает уже известные темы: необходимость ополчения, толковых законов и гражданской добродетели. Во остальном книга сумбурна и, подобно «Государю», представляет собой скорее собрание размышлений, нежели органичное целое, явившееся итогом различных бесед в садах. В посвящении Буондельмонти и Ручеллаи Макиавелли во многом сам это признавал: «Вы заставили меня взяться за сочинение, которого я без чужого побуждения не написал бы». В «Рассуждениях» он раскрывает свою безграничную веру в античную историю, убежденный в том, что именно там сокрыто лекарство от любых политических недугов.