Геннадий Прашкевич - Герберт Уэллс

Все прежние темные страсти надо забыть, они навсегда ушли в прошлое. Только любовь! Ничего, кроме любви! Страсть к Нетти снова вспыхивает в сердце Ледфорда. «Я хотел убить тебя», — признается он. А Нетти отвечает: «Я знаю. Ты тогда и не мог иначе. Было множество мелких, подленьких причин, бравших верх над долгом. Я ведь тоже вела себя неправильно. Мне, например, нравилось, как он хорошо одевается… — она сверкнула улыбкой в сторону молодого Веррола. — Я мечтала, что буду с ним жить, как леди, иметь прислугу, дворецких… Это отвратительная правда, Вилли. Меня пленяли такие гадкие вещи… И даже худшие… Ты не рассердишься, если я скажу?.. Вот сукно на этой твоей куртке, видишь, оно не чисто шерстяное… А я ненавижу такие вещи… Я ненавидела весь мир вокруг за его грязь… Это было ужасно… Но вот что-то произошло, мы будто вырвались из тюрьмы».

Всё это хорошо, но любовь остается любовью.

«Ты должна выбрать себе одного», — говорит молодой Веррол.

Но Нетти отрицательно качает головой. Одного? Зачем выбирать одного, если она любит обоих? Зачем кого-то из них отталкивать, ожесточать сердце?

Слова Нетти не убеждают Ледфорда. Он все еще считает, что каждый должен руководствоваться личным выбором. «Ох, — восклицает Нетти. — Неужели наступивший век Разума и Света ничего не изменит? Ну да, инстинкты… Я понимаю… Но ведь вы не позволяете инстинктам брать верх над вашим разумом… Вот я и вот Эдуард… (Это она о молодом Верроле. — Г. П.) И я люблю его потому, что он веселый и приятный, и мне нравится… И вот ты, Вилли… (Это она о Ледфорде. — Г. П.) И ты тоже часть меня, я знаю тебя много лет… Останемся вместе! Все трое! Никогда не будем больше расставаться. Разлука — это ненависть!»

Но Ледфорд не идет навстречу.

Он не готов делить любимую женщину с кем-то другим.

У него появляется жена. Он собирается строить новый Город — город света и счастья.

«Ладно, — печально соглашается Нетти. — Раз уж нам суждено расстаться, хочу, чтобы ты знал, Вилли: Эдуард для меня еще не всё… Понимаешь?.. Есть ты… И я люблю вас обоих…»

В конце концов новое побеждает.

Были ли еще и другие возлюбленные у Нетти?

Странный вопрос. «У такой красивой женщины! Разумеется. Не знаю, сколько их было еще, но мы-то, четверо, скоро стали друзьями, помощниками, любовниками…

— Четверо?

— Ну да. Моя жена, и Нетти, и Веррол.

— Значит, вы устроили один общий домашний очаг?

— Какой домашний очаг? Вы что, думаете, старый мир еще существует?

Ледфорд протянул руку, и большое окно бесшумно раздвинулось донизу, открывая панораму волшебного города. Там внизу видны были колоннады и площади, деревья, унизанные золотистыми плодами, кристальные воды, музыка, радость, любовь и красота, растекающиеся по живописным и извилистым улицам. И там были люди. Много прекрасных людей. Как выразить словами перемену, сказавшуюся на всех них? Ну, вспомните, как преображается женщина в глазах любимого, как женщину преображает любовь. Вот и люди за окном казались преображенными. А вы про какой-то очаг…»

Чудесные новые времена, когда все смогут жить со всеми!

Какое безнравственное утверждение! Книга вызвала чудовищный скандал.

Критика оказалась столь мощной и единой, что Уэллс впервые растерялся. Даже Джозеф Конрад, обычно понимавший его, написал: «Не знаю, придет или не придет день такой свободы, какая описана в Вашем романе. Надеюсь, я не доживу до этого. Но если доживу, то буду по мере своих скромных сил сражаться против того, о чем Вы написали в своей книге». Понятно, что благоприятным моментом прежде всего воспользовались политические противники Уэллса. «Видите! Социалисты обожествляют своих жен!»

Через два года после скандала с романом «В дни кометы» Уэллс выпустил еще один — «Война в воздухе» («The War in the Air, and Particularly How Mr. Bert Smallways Fared While It Lasted»). Берт Смоллуейз, герой нового романа, выглядел столь же незначительным, как многие его предшественники, зато действовал в необычном мире: в этом мире огромную, можно сказать, решающую роль играла авиация. (А ведь Блерио еще не перелетел Ла-Манш.) Правда, этот Берт Смоллуейз был прогрессивным Бертом Смоллуейзом. Еще бегая в коротких штанишках, он обнаруживал тягу ко всему новому. Пяти лет однажды пропал на целый день, и никто никогда так и не узнал, где он провел тот день; а когда Берту исполнилось семь, он едва не утонул в отстойнике водопроводной станции; а в десять настоящий полицейский отобрал у маленького Смоллуейза настоящий пистолет. И курить Берт научился по-своему.

Никакие самодельные трубки, оберточная бумага, камыш и все такое прочее его не интересовали, он с детства курил только американские папиросы «Мальчики Англии», пенни пачка. И с детства употреблял словечки, приводившие в ужас его папашу, а заодно предлагал пассажирам на станции поднести их багаж, продавал банхиллскую «Уикли Экспресс» и, зарабатывая таким манером больше трех шиллингов в неделю, тратил их на покупку иллюстрированных юмористических журнальчиков и на прочие атрибуты приятной и просвещенной жизни. Понятно, что Берт успел перепробовать множество занятий: был сторожем в галантерейном магазине, рассыльным аптекаря, слугой доктора, младшим помощником газовщика, надписывал адреса на конвертах, побывал подручным у молочника, мальчиком, прислуживающим игрокам в гольф, пока наконец не попал в велосипедную мастерскую некоего молодого Грабба, мечтавшего изобрести новую цепную передачу. Этот Грабб сдавал напрокат самые грязные и самые ненадежные во всей Южной Англии велосипеды и с огромным жаром отвергал все претензии своих недовольных клиентов. Вот с ним Берт подружился. Они стали компаньонами, даже глухую собаку завели, чтобы требовать компенсацию с тех, кому она попадет под колеса.

Конечно, Берт Смоллуейз — это опять Уэллс. И биография Берта — это биография Уэллса. При этом, как ни странно, сам Уэллс никогда «Войну в воздухе» как-то особо не выделял из своих книг, ну разве не без удовлетворения как-то заметил, что написал книгу всего за четыре месяца, а получил за нее три тысячи фунтов.

Но роман во многом оказался примечательным.

В те годы выше печной трубы ничего в воздухе еще не летало. А вот мистер Альфред Баттеридж, подозрительный, надо сказать, человек, совершено неожиданно совершил перелет из Лондона в Глазго и обратно — на небольшой, но надежной машине тяжелее воздуха. «В общей сложности мистер Баттеридж пробыл в воздухе около девяти часов, и все это время летел легко и уверенно, как птица. Правда, машина его скорее напоминала пчелу или осу. Одни части аппарата вращались с громадной скоростью и создавали впечатление прозрачных крыльев, другие же оставались неподвижными, в том числе два по-особому изогнутых «надкрылья», если прибегнуть к сравнению с летящим жуком. Посредине находился продолговатый округлый кузов, и снизу можно было разглядеть, что мистер Баттеридж сидит на нем верхом, как на лошади. Сходство с осой усиливалось еще тем, что во время полета аппарат громко жужжал, совсем как оса, которая бьется об оконное стекло…»