Николай Богомолов - Михаил Кузмин

20 января Кузмин записывает: «После обеда отправился к Каратыг<���иным>, там были Нувель, Нурок, потом Брюсов, он очень приличен и не без charmes [238] , только не знаю, насколько искрен. Тут были сплетни про „Руно“, Иванова и Мережковского, он почему-то Юрашу <���Ю. Н. Верховского> представлял совсем молодым и потом заявил, что думает, что журнальная деятельность мне менее по душе. Но „Алекс<���андрийские> песни“ будут в „Весах“ не ранее апреля, положим, и если что вздумаю написать, чтобы прислал, и что „Весы“ будут мне высылаться. Не знаю, насколько это верно, т<���ак> к<���ак> главной целью его было завербовать Юрашу». Относительно последнего Кузмин явно заблуждался, ибо вскоре после этого собрания Брюсов извещал своего соратника, издателя «Скорпиона» и «Весов» С. А. Полякова: «…нашел весь состав Зеленого Сборника, из которых Верховский и Кузмин могут быть полезны как работники в разных отношениях» [239] .

Именно с этого вечера началось постоянное и почти безоблачное сотрудничество Кузмина с крупнейшим и наиболее значительным журналом русского символизма. Опоздав к его началу, в момент наибольшего расцвета популярности Кузмин оказался среди тех, на кого Брюсов возлагал особенно большие надежды. Не случайно он не раз защищал Кузмина от критики, благожелательно (хотя далеко не всегда безошибочно; именно ему принадлежит сомнительная честь приложения к поэзии Кузмина французской поговорки: «Его стакан мал, но он пьет из своего стакана», которая до сих пор как бы носится в воздухе при разговоре о Кузмине) рецензировал его произведения, вел дружественную переписку [240] .

3 марта 1906 года Кузмин отправил ему ряд «Александрийских песен» с пометой: «Посылаю их почти все, чтобы Вы сами могли сделать выбор годного, что, равно как перестановку их, предоставляю на полнейшее Ваше усмотрение» [241] . «Песни» были напечатаны в седьмом номере «Весов» за 1906 год, за ними последовали «Крылья» (1906, № 11), цикл «Любовь этого лета» (1907, № 3) — и с этого времени литературная судьба Кузмина стала успешно развиваться. Он даже финансово связал себя с издательством «Скорпион», и до 1912 года включительно практически все его книги выходили именно там [242] . Однако при всей связанности с символистами Кузмин внутренне всегда сохранял свободу от каких бы то ни было попыток подчинить себя групповой дисциплине и групповым интересам. Он сотрудничает с «Золотым руном», когда ведущие сотрудники «Весов» его бойкотируют [243] , он регулярно противоречит «мозгологствованию» Вяч. Иванова и, чаще всего представляясь «своим», в то же время сохраняет позицию стороннего наблюдателя, что вполне соответствует его принципиальному нежеланию связывать себя какой бы то ни было групповой дисциплиной.

Однако вернемся к дебюту Кузмина в литературно-артистическом Петербурге 1906 года.

Упоминания о знакомстве с ним именно в этом году встречаются во многих мемуарах, одно из наиболее подробных — во «Встречах» В. Пяста: «Уже в ту же зиму, кажется, — а может быть, в самом начале следующей осени [244] , — в числе гостей Сологуба оказался одетый в особую поддевку своеобразного стиля, с какими-то шаровидными и резными застежками, певец и музыкант, исполнявший под собственный аккомпанемент свою музыку на свои же слова, — черный, как смоль, молодой, румяный человек, — это был не кто иной, как М. А. Кузмин.

Он пел свои „Куранты любви“ и другие песни первых лет своего литературного расцвета. Так как они всем известны, я воздержусь от соблазна цитировать здесь какое-нибудь, за исключением одного, потому что в следующие зимы я постоянно слышал его, вот с таким произношением, от одного своего приятеля <���…>:

Веселая, сытая поэзия — „разрешение всех затруднений“ — так, кажется, называется эта песенка. Мы обращали внимание на маленькую тонкость — а именно: женское окончание в каждом третьем стихе каждой четной строфы. Этот штрих обличал руку искуснейшего мастера стихосложения…» [246]

Это «разрешение всех затруднений» имело особую привлекательность для слушателей Кузмина после недавнего революционного хаоса. Не случайно именно эта песенка с удручающим постоянством цитируется в воспоминаниях о раннем Кузмине, и именно она во многом послужила началом легенды о беспечном баловне судьбы.

Но совсем другим являлся он тому кругу, в который вошел решительно и уже почти бесповоротно на довольно долгое время в апреле 1906 года. После периода некоторого недовольства Ивановы оценили талант мало кому известного поэта и стали регулярно приглашать его не только на «среды», куда сходился весь артистический Петербург, но и на гораздо более интимные собрания, получившие название «Вечеров Гафиза» [247] .

Участниками «вечеров» стали Ивановы (Вячеслав Иванович и его жена Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал), Кузмин, Сомов, Бакст, Нувель, С. М. Городецкий, С. А. Ауслендер. На нескольких первых собраниях присутствовали также Н. А. Бердяев и его жена Л. Ю. Рапп. Каждый из участников получал дружеское прозвище, выбранное чаще всего из Античности (как из ее реальной истории, так и из мифологии) или из областей, связанных с Востоком. Так, Кузмин именовался Антиноем (в эти годы он даже запечатывал свои письма разноцветным сургучом, на котором был оттиснут профиль Антиноя [248] ) или Хариклом (очевидно, по его циклу «Харикл из Милета»), Иванов — Гиперионом (имя героя романа Ф. Гельдерлина «Гиперион») или Эль-Руми, Зиновьева-Аннибал — Диотима (это имя принадлежит героиням двух произведений — и романа Гельдерлина, и знаменитого диалога Платона «Пир»), Сомов — Аладдин и т. д.

Перед началом собраний участники их переодевались в стилизованную восточную одежду (переодеванием, естественно, руководили художники), переходили в комнату, стилизованную под восточный пиршественный зал, и за легким ужином, сопровождаемым большим количеством вина, проводили большую часть ночи. Первоначально предполагалось, что в собраниях будут принимать участие и особые «шенки» — молодые люди, в обязанность которых будет входить разносить вина и услаждать зрение тех участников собраний, которым это будет по-настоящему приятно. Однако от этой идеи отказались, и в качестве единственного виночерпия выступал С. Ауслендер.