Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер

Капитану Сильвестру все не давала покоя отсутствующая ампула. И все время, пока Гиммлер находился под его надзором, он пристально за ним следил. Вот как он описал поведение этого странного человека:

«Пока Гиммлер был под моим арестом, он вел себя крайне корректно, и, как мне кажется, прекрасно понимал, что его ждет. Говорил он с готовностью и временами выглядел почти веселым. Когда я впервые его увидел, он выглядел нездорово, но после еды и умывания (бриться ему не позволяли) вид его значительно улучшился. Он находился под моим арестом примерно восемь часов, и в течение этого времени, когда его не допрашивали, постоянно спрашивал о местонахождении его «адъютантов», демонстрируя подлинную заботу об их благополучии. Я совершенно не мог поверить, что он может быть тем высокомерным типом, какого рисовала пресса до и во время войны».

Позже вечером, примерно в восемь, для допроса Гиммлера прибыл полковник Майкл Мерфи, начальник разведки при генеральном штабе Монтгомери. Он сказал ему, что собирается обыскать его самого и его телохранителей. Но Гиммлер еще раз назвал себя, явно в надежде добиться специального обхождения. Он настаивал на том, что у него есть письмо к генералу Монтгомери. Однако полковник Мерфи не припоминает, чтобы он такое письмо когда-нибудь видел.

Кроме ампулы, найденной в подкладке пиджака, никакого другого яда у Гиммлера не нашли. Полковник Мерфи решил, что Гиммлера нужно доставить в штаб-квартиру Второй армии. Его повезли в автомобиле в сопровождении полковника Мерфи и еще одного офицера разведки. Ехать предстояло около десяти миль. Это был последний раз, когда капитан Сильвестр его видел.

Полковник Мерфи описал происходящее так:

«Я подозревал, что у Гиммлера все еще может быть яд, причем наиболее вероятными местами были рот и ягодицы. Поэтому я приказал ему одеться и, желая, чтобы он прошел медосмотр, позвонил в штаб-квартиру своему заместителю и попросил доставить врачей в дом, который я подготовил для таких людей, как Гиммлер».

Гиммлера доставили в следственный центр, организованный в доме на Ульзнерштрассе, и передали старшему сержанту Эдвину Остину, которому сначала не сказали, кто это такой. Но по его собственному рассказу, который на следующий день передавали по Би-би-си, Остин сразу же его узнал [165]. Он все еще был в армейской простыне, наброшенной поверх рубашки и кальсон.

Остин, которому перед этим не удалось предотвратить самоубийство генерала СС Прутцманна, раздавившего зубами капсулу с цианистым калием, намеревался не дать Гиммлеру совершить самоубийство тем же способом. Он тут же указал Гиммлеру на койку.

«Это ваша кровать. Раздевайтесь», — приказал он по-немецки.

Гиммлер сделал вид, что не понимает. Он взглянул Остину в глаза и потом обратился к переводчику.

«Он не знает, кто я такой», — сказал он.

«Знаю, — ответил Остин. — Вы — Гиммлер. Тем не менее — это ваша кровать. Раздевайтесь».

Гиммлер все еще пытался смотреть ему в глаза, но сержант подтвердил свой приказ не отводя взгляда. Гиммлер опустил глаза и подчинился. Он сел на койку и начал снимать кальсоны.

В это время вошли полковник Мерфи и военврач капитан К. Дж. Л. Уэллс, которые собирались выполнить обычный осмотр пленника. Они все еще подозревали, что у Гиммлера может быть яд. Когда он разделся, они обыскали все его тело — уши, подмышки, волосы, ягодицы. Затем врач приказал ему открыть рот, и, по словам полковника Мерфи, «тут же увидел маленькую черную капсулу в промежутке между зубами справа на нижней челюсти».

«Станьте ближе к свету, — сказал врач. — Откройте рот».

Он засунул в рот заключенному два пальца. Но тут Гиммлер резко повернул голову и укусил врача за пальцы.

«Он раздавил ее»— крикнул врач.

Полковник с сержантом прыгнули на Гиммлера и повалили его, перевернув на живот, стараясь не дать ему глотать. Врач схватил его за горло, пытаясь заставить выплюнуть яд. Борьба за его жизнь с помощью рвотных средств и промывания желудка длилась четверть часа. Использовали все способы искусственного дыхания. «Он умер, — рассказывал сержант, — и когда это случилось, мы накрыли его простыней и ушли» [166].

Двумя днями позже Гиммлера похоронили в безымянной могиле под Люнебургом. Его тело было завернуто в армейскую простыню и обмотано маскировочной сетью, связанной телефонным проводом. Тайную могилу ему вырыл старший сержант Остин, работавший до войны мусорщиком.

* [167]

Накануне суда в Израиле Адольф Эйхман добровольно согласился на весьма тщательное расследование, в ходе которого были просмотрены и обсуждены сотни документов (в основном фотокопии письменных показаний и досье РСХА). Расследование началось 29 мая 1960 года, и почти ежедневные заседания продолжались до 15 января 1961. 76 записанных в ходе расследования магнитофонных лент дали 3564 страницы подробного стенографического отчета обо всех допросах, которые с великодушного позволения Израильского посольства в Лондоне нам позволили изучить.

Эйхман с готовностью помогал следствию и демонстрировал такое же раболепие, как некогда перед своими бывшими командирами. Он гордился своей пунктуальностью в исполнении приказов и с удовольствием в мельчайших подробностях описывал систему учета и прочие бюрократические процедуры. Он утверждал, что вступил в СС примерно в 1931 или 1932 году (точной даты он не помнил) под влиянием Кальтенбруннера, которого хорошо знал с детства. Позже он подал заявление в СД и был назначен секретарем в «Музей свободного масонства». Впоследствии, как нам известно, он стал специалистом по делам евреев.

Во время допросов Эйхман настойчиво утверждал, что это Гитлер отдал приказ о физическом уничтожении евреев, а Гиммлеру было поручено исполнение этого приказа. Сначала Эйхман описывает Гиммлера (стр. 38–39) как «всегда готового услужить Фюреру, стремящегося вникнуть в мельчайшие детали, но в то же время, весьма импульсивного и склонного подписывать приказы с далеко идущими последствиями». На стр. 146 Эйхман снова возвращается к импульсивности Гиммлера, выражающейся в подписании чреватых последствиями приказов под воздействием внезапно осенившей его идеи. Как правило, такие приказы передавались любому оказавшемуся рядом офицеру и затем, как только достигали соответствующих официальных каналов, шли по инстанциям обычным путем.

Эйхман упомянул неприязнь Гиммлера к пальцам с никотиновыми пятнами. Вызванным к Гиммлеру офицерам рекомендовалось воспользоваться лимоном и пемзой, которые всегда можно было найти в туалетной комнате специального гиммлеровского поезда. Тот, кто этим пренебрегал, рисковал получить от трех до шести месяцев испытательного срока, что означало мгновенное исключение из СС, если виновного в этот период видели курящим.