Евгений Чазов - Рок

Но, откровенно говоря, в заботах о спасении и поддержании на хорошем уровне Кардиологического центра мне было не до состояния здоровья Ельцина. Зная суть болезни, привыкание к алкоголю и седативным средствам, я был счастлив, что не мне приходится разделять тяжелейшую и опаснейшую ношу его лечащих врачей и профессоров, тем более под контролем такого человека, как Коржаков. Конкретно с этой проблемой мне пришлось столкнуться летом 1995 года. 11 июля после тяжелейшей ночи, связанной с развившимся у Б. Ельцина инфарктом миокарда, в моем кабинете, как я уже писал, сидели его лечащие врачи — профессора Воробьев, Гогин, Мартынов и доктор Григорьев. Они попросили меня помочь разобраться в возникшей ситуации. Зная отношение ко мне Б. Ельцина и его окружения, особенно Коржакова, я был удивлен их смелости и спросил, знает ли начальник охраны, что они поехали ко мне. Из ответа я понял, что Коржаков настолько напуган случившимся, что согласен на консультацию любого профессора, лишь бы это был хороший специалист. Так, в который раз в жизни я помимо своей воли был втянут в решение медицинских проблем политического характера.

Сложность моего положения объяснялась нашими взаимоотношениями с Б. Ельциным. Уже тогда он не любил людей, которые слишком многое о нем знали, видели его слабости, а с другой стороны, сохраняя свое достоинство, не заигрывали, не пресмыкались перед «царем Борисом». Учитывая это, его врачи (видимо, и охрана) не афишировали в семье Ельцина свои визиты ко мне. Не скрою, что и у меня, честно говоря, не было почитания и дружеского отношения к Ельцину — и даже не с позиций заповеди Моисея: «Не сотвори себе кумира», а просто исходя из истинной сути Б. Ельцина, его характера, его человеческих качеств. Но как бы то ни было, как врач я должен был, отбросив свои эмоции и в какой-то степени свое «я», отдать все свои знания и умение больному человеку. С чистой совестью сейчас могу сказать, что сделал все, что от меня зависело, чтобы спасти Бориса Николаевича и сохранить ему жизнь.

А ситуация на протяжении 1995—1996 годов была действительно сложнейшая. Врачи пытались делать все, что могли, для спасения Ельцина. Но перебороть его властные амбиции, из-за которых не соблюдались элементарные рекомендации по режиму, его привычку к алкоголю и обезболивающим препаратам (баралгин, промедол и т.п.) им не удавалось. А именно это усугубляло болезнь. Я хорошо знал его лечащих врачей, потому что, будучи начальником 4-го Главного управления, привлек их для работы с руководителями партии и государства. Конечно, у них не было такого, как у нас в Кардиологическом центре, опыта лечения больных с сердечно-сосудистыми заболеваниями, особенно сочетания консервативного и хирургического методов.

Я не нарушаю врачебной этики и не открываю никаких секретов, описывая драматическую историю болезни Б. Ельцина. Все это было сказано им самим или представлено в газетах, журналах, звучало по радио, в интервью с С. Мироновым, Р. Акчуриным, американским хирургом М. Де-Бейки. Скрывалась лишь одна из причин болезни — злоупотребление алкоголем. Я хочу суммировать все изложенное и представить непредвзято и объективно эту непростую в медицинском, политическом и общечеловеческом отношении историю.

В то июльское утро 1995 года после ознакомления со всеми материалами у меня не было сомнений в том, что у Б. Ельцина развился тяжелейший инфаркт миокарда в связи с атеросклерозом коронарных сосудов на фоне измененной в связи с употреблением алкоголя сердечной мышцы. Именно из-за поражения сердечной мышцы инфаркт, даже небольшой, протекает обычно с такой тяжелейшей реакцией в виде острой сердечной недостаточности, которая наблюдалась у Б. Ельцина. Мы обсудили возможную терапию, степень активности и возможный прогноз. Я был настроен скептически и высказал врачам свое мнение о том, что если Ельцин не ограничит свой режим определенными рамками, то, безусловно, у него возникнет повторный инфаркт миокарда. Рекомендовал в этом случае использовать тромболитические средства. Этот метод лечения инфаркта миокарда был предложен мной еще в 1961 году, и, хотя с тех пор во всем мире был накоплен колоссальный материал, подтвердивший высокую эффективность тромболитической терапии, она еще не всегда использовалась в наших больницах и клиниках, в том числе и в Медицинском центре Президента.

Зная характер Б. Ельцина, его отношение к рекомендациям врачей в прошлом, я не сомневался, что и сейчас он к ним не прислушается и вскоре опять окажется на больничной койке. Так и случилось. Он решил показать, что все слухи о состоянии его здоровья безосновательны, и начал вести прежний образ жизни. Он поехал в Сочи, играл в злополучный теннис, выпивал. Конечно, все закончилось печально. Я оказался прав, и вновь в сентябре, буквально через несколько месяцев,» в моем кабинете опять появились лечащие врачи Бориса Николаевича с материалами, указывающими на возникновение повторного инфаркта миокарда. Спасло то, что в этот раз были применены тромболитические средства. И хотя мои консультации носили неофициальный характер, я, понимая угрозу, которая нависла над Ельциным, попросил занести в историю болезни мое мнение и о прогрессирующем характере болезни, и о режиме жизни и работы Ельцина, и о необходимости переходить к радикальному решению вопроса о лечении, а с этой целью провести коронарографию (контрастное исследование сосудов сердца). Я почувствовал по поведению, реакции моих коллег, их замечаниям, в частности, в отношении проведения коронарографии, что вокруг здоровья их пациента в его окружении начинает разворачиваться если не баталия, то по крайней мере острая дискуссия. В своей жизни я повидал немало таких баталий с обвинениями в адрес медицины и лечащих врачей. Так было при Брежневе, Андропове, Черненко, но я всегда спокойно к ним относился, понимая реакцию тех кругов, благополучие которых зависело от положения их шефа. Может быть, кто-то из руководителей и хотел бы уйти на заслуженный отдых, стать почетным, а не активным лидером страны, но их окружение в один голос призывало своего патрона оставаться на посту, а придумать, ради чего, не составляло труда: раньше — ради спокойствия и стабильности Советского Союза, потом — ради спасения России и демократии. Правда, в случае с Б. Ельциным сделать это было легко, потому что он и сам был уверен, что должен оставаться на посту президента. Стоит вспомнить крылатую фразу английского писателя Олдоса Хаксли: «То, что люди не учатся на ошибках истории — самый главный урок истории». Этот упрек прямо относится к русскому народу.

Я всегда не то чтобы завидовал, но удивлялся, под какой счастливой звездой родился Б. Ельцин, вернее какая сила заложена в нем родителями, наследственностью. Вот и второй инфаркт миокарда он перенес и приступил к работе. Но мне кажется, что после второго инцидента он стал более осторожен, хотя в то же время, как говорили мне его врачи, категорически отверг предложение о проведении коронарографии. Не сомневаюсь, что уже тогда, осенью 1995 года, Б. Ельцин думал о повторных президентских выборах 1996 года и, естественно, проведение коронарографии, за которой мог последовать вопрос об оперативном вмешательстве, несомненно, стало бы предметом обсуждения в печати, на телевидении, могло повредить имиджу здорового, спортивного Бориса Николаевича и спутать все предвыборные карты.