Васант Джоши - Ошо. История жизни независимого мистика

В юности, поскольку он запоем читал работы Маркса и Энгельса и другую коммунистическую литературу, Ошо считали коммунистом. Из-за его ненасытной страсти к чтению он часто пропускал школьные занятия, и ему угрожало исключение из школы. Его интерес к коммунизму во время учебы в средней школе вырос из его сочувствия к беднякам. С помощью товарищей он собрал небольшую библиотеку, которая состояла по большей части из книг о коммунизме.

Несмотря на серьезный интерес к коммунизму, сам Ошо все-таки склонялся к социализму. Он с друзьями верил, что социализм является ответом на тяжелую экономическую ситуацию в Индии. Но уже в средней школе он начал относиться к этой идее критически. Действительно, примерно в 1950 г., по словам его друга Гулаббхая, Ошо начал критиковать основных лидеров Индийской социалистической партии, таких как Джайа Пракаш Нарайан. Однажды Ошо в качестве наблюдателя даже посетил национальное исполнительное собрание Социалистической партии, проходившее в горном курортном местечке Панчмартхи. Собрание стало для него полнейшим разочарованием.

Их (Ошо с друзьями) юношеская озабоченность бедностью распространилась до фантазий о том, чтобы стать Робин Гудом и его веселыми товарищами. Говорят, что они планировали купить оружие и выправить в полиции разрешение на то, чтобы с его помощью заставлять богатых делиться с бедняками. Но план, разумеется, выполнен не был. Ошо, по словам его дяди Амритлала, даже сформировал группу молодых людей, которые регулярно обсуждали коммунистическую идеологию и свое неприятие религии. Амритлал видел на стене, в месте их встреч, надпись:

«Религия — это опиум».

На этой стадии своей жизни Ошо оставался атеистом, открыто критикующим религиозные ритуалы и слепую веру в священные тексты. (Надо подчеркнуть, однако, что медитации, которые практиковал Ошо, не являлись частью религиозного ритуала или предписанием какой-то религии. По представлениям Ошо, медитация по сути своей является мирским феноменом, ничего не имеющим общего с какой-то религией.)

«Те, кто знал меня с детства, никогда бы не поверили, что религия и я когда-либо будем иметь что-то общее. Это было вне их понимания, поскольку я всегда боролся против того, что они звали или понимали под религией. То, что они называли культом, для меня было чистейшей ерундой. Тот, кого они называли санньясином, для меня был просто беженцем от действительности. То, что они называли священными книгами, пред которыми они преклоняли головы во время богослужений, было всего-навсего обыкновенными книгами, на которые можно было положить усталые ноги. Все, что бы они провозглашали не подлежащим сомнению, мне казалось неправильным и подозрительным. Их Бог, их души и их спасение были для меня предметом шуток и развлечения».

Поиски Ошо оставались целиком духовными. Духовные поиски продолжали быть подтекстом всего того, что он делал. Сложилось так, что его разочарование в Марксе и социалистических идеях принесло ему ясное понимание того, куда ему следует двигаться и каково его предназначение. Ему стало совершенно очевидно, что корни людской бедности и несчастий не кроются в какой-то отдельной социальной или политической системе. Вероятнее, их происхождение надо искать еще в чем-то. Ошо пришел к пониманию, что только революция в умах, а не в политике может принести мир и счастье. Еще один давний друг Ошо, Шьям Сони, припоминает:

«Однажды, когда мы учились в средней школе, ночью, в полнолуние, некоторые из нас сидели на берегу реки. Было около одиннадцати часов, все вокруг было так тихо и мирно. Неожиданно Ошо нарушил тишину и сказал, что его предназначение в религии и нигде еще. Его место в религии. Мне понравилась его уверенность, но я ему не поверил. Потому что в те дни он был очень увлечен коммунизмом. Однако мне не пришлось долго ждать, и с той ночи я начал замечать, что все, не касающееся религии, стало для него абсолютно неважным».

Этот переход интересов Ошо от коммунизма и социализма к религии и духовности произошел между 1945 и 1950 гг.

Несмотря на его внешнюю активность и увлеченность разными идеями, Ошо оставался очень любящим и уважительным по отношению к членам своей семьи. Однако он, в случае необходимости, без колебаний и откровенно высказывал свои взгляды и всегда проявлял твердость в своих решениях. Следующий случай между Ошо и его отцом иллюстрирует это обстоятельство.

«В детстве мне нравилось носить самые длинные волосы, какие только было возможно. Жилье и магазин моего отца находились в одном доме, и обычно я проходил в дом и из дома через магазин. Отец очень смущался, когда его спрашивали, что это за девочка. В Индии только женщинам позволяют носить длинные волосы, и, естественно, его смущало и злило, что из-за меня каждый день происходят какие-то недоразумения. Наконец он разозлился до такой степени, что взял ножницы, поймал меня и отрезал волосы. Я сказал: „Ты можешь отрезать мне волосы, но помни — я этого так не оставлю!“ „Что ты имеешь в виду?“ — спросил он. „Завтра увидишь“, — ответил я и отправился на другую сторону улицы, где располагались все парикмахерские салоны. У меня был друг, старый поклонник опиума. Я любил этого человека, потому что он, сбрив кому-то один ус, говорил: „Погодите, мне надо кое-куда сходить“ и уходил на несколько часов, а этот человек оказывался в ловушке, потому что не мог никуда пойти с одним усом… Вот таким приятным человеком он был; он часто повторял: „Не надо беспокоиться. Если тебе не нравится, можешь мне ничего не платить“.

Я обычно сидел в его маленьком салоне, болтая обо всем на свете, потому что это было весело… Вот я и пошел к нему, потому что это был единственный человек, который мог бы выполнить то, что я задумал. Я сказал: „Я устал от этих длинных волос. Просто обрей меня наголо“. В Индии ребенка бреют наголо только, если у него умирает отец. Несколько секунд он колебался. „Твой отец очень рассердится, вот что я тебе скажу!“ „Не беспокойся, — сказал я. — Я за это отвечаю. Ты единственный смелый человек; ни один другой парикмахер не отважится срезать мне волосы“. Вот он и согласился.

Он начисто сбрил мои волосы, и таким я вошел в магазин моего отца. Взглянув на меня, его покупатели сразу же спросили: „Что стряслось с этим бедным мальчиком? У него умер отец?“ Тут ему оказалось еще более неудобно признать, что он мой отец. Он позвал меня в дом и сказал: „Ну, это уж слишком“. Я ответил: „Я тебя предупреждал. Если я что-то делаю, то иду до конца. Сегодня говорю тебе раз и навсегда — запомни, если ты будешь вмешиваться в мои дела, я снова пойду на крайности“.

Люди, жившие по соседству, принялись спрашивать… и когда видели моего отца, говорили: „В нем дело? Вы живы? А я собственными глазами видел вашего сына обритым наголо“. В школе мои учителя и классный руководитель тоже решили, что мой отец скончался, и были ужасно опечалены. Они говорили мне: „Мы зайдем к вам, чтобы выразить свою скорбь и соболезнования“. Я разрешал им прийти, и когда они приходили и видели моего отца, сидящего там, то попадали в весьма странное положение. Мой отец спрашивал их: „Зачем вы пришли? Ведь должна же быть какая-то причина?“ Они отвечали: „Ну да, была… Ваш сын так странно выглядит, что мы говорили ему: „Он был хорошим человеком“, он даже не сказал нам, что вы все еще живы“. Это был последний раз, когда он пошел мне наперекор. Он понял, что это опасно».