Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

Студенты медицинских вузов, эвакуированных в эти края и проходивших практику в местных госпиталях, были поражены огромным количеством раненых в левую руку… Это «голосовавшие» на передовой в ожидании выстрела немецкого снайпера…

Снимаем плетни, скрытно тащим к берегу и в воду. Намораживаем переправу. Рукавицы за пазуху, уплывут старшина новых не даст. И помогают мало, набухают и примерзают к плетню, пусть лучше руки примерзают, по крайней мере, не потеряются. Поочередно отрывая пристывшие пальцы, оставляя на прутьях клочья кожи, держим плетень, чтобы не развернуло и не отнесло течением, ждем, пока схватится ледком. На плетнях быстро нарастает «сало», ноябрь как-никак.

19 ноября форсируем Дон в районе хутора Мело-Клетский. Рано утром, после мощной артподготовки, бежим по этой самой намороженной переправе. Черными глазницами на белом льду реки поблескивают свежие полыньи от снарядов и мин. Закручиваясь в воронки, несется в них темная, холодная вода, только что принявшая в свое безмолвие многих наших товарищей. Покрытые льдом и слегка припорошенные снегом плетни «зыбаются» под ногами. Всхрапывают и пятятся лошади.

Но люди не кони! Вперед!

Страшно…

А что делать? Страшно не страшно, а надо идти.

Началось окружение Сталинградской группировки.

Теперь все знают, что земля круглая. По телевидению показывали снимки из космоса. Неведомо куда несется небольшой беззащитный шар, сиротливо затерянный в бесконечном пространстве. Овладевает какое-то щемящее чувство. И это мы? Весь мир? Вся цивилизация? Как же нужно его беречь!

А земля всегда казалась плоской. Ее шарообразная форма еще в школе воспринималась чисто умозрительно.

Но однажды в бескрайней степи я увидел Землю на таком большом пространстве, что ее кривизна ощущалась физически. По краям далекого горизонта она как бы заваливалась, уходила в дымку и исчезала.

Эта Земля горела.

Горела не земля в смысле почвы, на которой мы растим наш хлеб и наших детей и в которую уходим чаще всего до срока.

Горела планета Земля.

Пожар был неправдоподобно огромен. От края до края горизонта, насколько хватало глаз, простиралось пламя. Казалось, огненный венец продолжается за гранью видимого, жаркими клещами сжимая весь земной шар. Из космоса, вероятно, Земля представлялась пылающим кораблем под огромным черным парусом, несущимся к своей неотвратимой гибели.

Море огня бушевало. Местами взвивались сполохи, языки пламени взмывали в поднебесье и растворялись, исчезая в дыму. На всем протяжении огненного венца, резкой гранью отрываясь от него, вздымалась громадная черная туча, и казалось, на всем белом свете ничего больше нет, кроме сверкающей полосы огня и этой тяжелой черной тучи, в смертельном объятии прильнувшей к земле. Туча уходила на много километров в высоту, постепенно сужалась, серела, светлела и высоко в небе заканчивалась маленьким белым облачком, слегка развернутым по ветру.

И это девственно белое облачко в ярко голубом небе над громадой огня и черного дыма потрясало.

Так горел Сталинград. [3] 23 августа 1942 года

Земля вставала дыбом. Она рвалась вверх, вырастая в огромную мутно-серую стену. Стена быстро и неровно, рывками росла в длину и, поднимаясь к небу, замедляла свой бег. Рядом с ней дымной полосой ложилась на землю и росла вторая стена. Казалось, воздвигается, вырастая из земли, фантастическое здание. Доносился гром. Он звучал непрерывно, слегка и не надолго затихая, чтобы с новой силой ворваться в уши и сердца.

Это был гром войны, и стены эти стенами смерти.

Самолетов не было видно, и от этого было еще страшнее. Где-то под самым солнцем они растворились в ясном голубом небе, и лишь по едва заметным, расплывающимся облачкам зенитных разрывов можно было определить их полет.

Впоследствии в районе Самбекских высот Саур Могила, Матвеев Курган, получивших название Миусского фронта, в Дмитровке, по ожесточению и упорству боев названной Малым Сталинградом, еще не раз на собственной шкуре пришлось испытать так называемую бомбежку по площадям. Хуже нет кассетного бомбометания. Бросит немец желтый двухметровый цилиндр, он поболтается в воздухе, раскроется, и несколько десятков мелких бомб косяком идут на цель. Неба не видно! А эта цель мы. Если надежного укрытия нет или в поле попался пиши пропало. Та, что над тобой эту пронесет. А вот та, что с недолетом твоя…

Но и простая бомбежка не легче. С утра пораньше «рама» летает немецкий самолет корректировщик, прозванный «рамой» за двух-фюзеляжную конструкцию. Это уж верная примета: жди гостей. А вот и они. Из-за горизонта на большой высоте выползают колонны «хейнкелей». Раздается тревожная команда: «Воздух!» Озираясь, привычно ищем щель. «Хейнкели» приближаются длинными изогнутыми линиями, звеньями по три самолета. Начинаем считать: три, три, три можно сбиться со счета. Три, три, три когда же будет конец? Три, три… Слева сто восемь, справа девяносто шесть, по центру уже некогда считать…

Ведущий самолет выбрасывает репер дымовую шашку, сигнал к началу бомбежки.

Резко застучали зенитки. Небо густо зацветает плывущими по ветру белыми барашками. Невдалеке барражируют наши истребители ждут, когда зенитчики разгонят колонны, и можно будет атаковать небольшие группы и одиночные бомбардировщики. У каждого «хейнкеля» в хвосте пулеметная турель, колонна создает сплошную завесу огня — не подступишься.

Но и на нашей улице праздник! Снаряд попадает в одну из машин и, по-видимому, угодил в бомбу. Самолет взрывается. Разваливается на части, обломки летят вверх, в стороны и вниз. В ту же секунду от взрыва загорается соседняя машина, от нее отделяются два комочка, и не успевают над ними раскрыться купола парашютов, как она в беспорядочном падении врезается в землю. Над местом падения ввинчивается в небо столб черного дыма. Но и это еще не все! Задымил и, оставляя за собой длинный косой шлейф, резко пошел на снижение третий самолет этого звена! Случай редчайший сбиты сразу три вражеских самолета. Над фронтом раздается такое ликующее «УРА!», что на минуту перекрывает грохот бомбежки.

А она идет своим чередом. Приближается. Грохот нарастает. Уже различим истошный вой летящих бомб. Всколыхнулась земля. Солдаты нервно скручивают «козью ножку» и глубоко затягиваются. Я некурящий. Проверяю, все ли пуговицы застегнуты на воротнике, и расправляю по поясу гимнастерку. Все. Больше делать нечего…

Земля гудит и вздрагивает. Рядом. Визг становится нестерпимым. Это уж точно наша. Господи! Только бы без мучений… Удар! Угол блиндажа оседает. Кто-то охает. Следующая прямая… Опять рядом. Следующая чуть дальше. Дальше… Дальше… Пронесло? Еще не верим. Еще все внутренне сжаты и напряжены.