Александр Редигер - История моей жизни

Это дает мне уверенность в том, что когда в общем законодательном порядке будет разрешен возбужденный по моим предначертаниям вопрос о средствах, которые могут быть уделены на развитие наших морских сил в ближайшее время, и эти средства будут представлены в распоряжение Морского министерства для выполнения плана строительства, то устранятся все поводы к обвинению Морского министерства в отсутствии планомерности в одной из важнейших областей военно-морского управления - судостроении.

Признавая необходимым тем не менее предупредить возможность нарушения в будущем, правильного хода деятельности Морского министерства, поручаю Вам:

1. Представить на мое утверждение особое положение о порядке составления и утверждения проектов кораблей и о выполнении этих проектов.

2. Внести на рассмотрение Адмиралтейств-совета вопрос о возможности преобразования Главного управления кораблестроения и снабжений и Морского технического комитета на началах, предположенных во всеподданнейшем докладе членов Государственного Совета, производивших обследование, и заключение Адмиралтейств-совета представить мне одновременно с проектом общего преобразования центральных управлений морского ведомства.

3. При заканчиваемом в настоящее время пересмотре положения об управлении заводами морского ведомства, иметь в виду указываемые во всеподданнейшем докладе членов Государственного Совета, производивших обследование, несовершенства действующего положения и принять меры к их устранению.

4. По представлении мне проекта нового положения об управлении центральными учреждениями морского ведомства незамедлительно перейти к окончательной разработке нового положения об управлении военными портами и закончить это дело в ближайший, по возможности, срок.

Пребываю к Вам неизменно благосклонный Николай.

В Царском селе 28 февраля 1911 года".

Этот рескрипт, утверждавший, что мы, в общем, нашли все в морском ведомстве в должном виде, резко расходился с истиной: Наш доклад был секретен и публика должна была думать, что мы либо не смогли разобраться в деле, либо не имели мужества раскрыть перед государем печальную истину о действительном состоянии морского ведомства! Я был возмущен, что государя упросили подписать эту ложь! Вернее всего, что впечатление от нашего доклада Воеводский успел сгладить указанием на то, что все указанные нами беспорядки являются делом прошлого, что они были вызваны действительно тяжелым положением флота, что меры к их устранению уже принимаются и пр.; когда же через четыре недели цель была достигнута, он ему дал подписать рескрипт.

В день объявления рескрипта, 1 марта, было общее собрание Совета; там я встретил Дмитриева, он также был возмущен и уже перешел от слов к делу: тотчас по прочтении в газетах рескрипта он поехал в Государственную канцелярию, потребовал там все имевшиеся оттиски доклада (их было около двадцати) и разослал их от себя лицам, интересовавшимся делом, в том числе и Гучкову. Ввиду секретности доклада он поступил незаконно, но Дмитриев говорил, что он должен был это сделать, чтобы спасти свое доброе имя.

В общем, рескрипт произвел весьма неблагоприятное для Морского министерства впечатление, которое еще усилилось, когда публика стала узнавать истинное содержание нашего доклада.

Один из членов Думы, Звегинцев, бывший моряк и один из критиков Морского министерства, взял у меня наш доклад для прочтения и после того писал Мне: "С сердечной благодарностью возвращаю Вам Ваш отчет. С жадностью я его прочел и должен сказать, что ничего хоть сколько-нибудь к нему подходящего по строгости критики морского ведомства с трибуны Государственной думы не производилось".

Воеводскому рескрипт не помог: через две недели, 15 марта, Григорович сообщил мне, что Воеводский отказался от должности, и что он сам назначается министром.

Воеводский был чудный человек: честный, доброжелательный, чрезвычайно мягкий, притом умный, образованный и, насколько я знаю, хороший моряк; впоследствии я узнал, что он и отличный семьянин. Не такой человек был нужен тогда на должности морского министра: чтобы привести в порядок морское ведомство, нужна была железная воля и твердая рука; будь они у Воеводского, он при своем уме и знаниях может быть и справился бы с задачей, но тогда он, вероятно, не был бы тем симпатичным, человеком, которого я узнал и полюбил уже после его увольнения от должности министра с назначением его членом Государственного Совета.

Явившись в первое заседание Совета, Воеводский, вступивший в правую группу, пожелал сесть рядом со мною. Это удалось устроить, и с тех пор до конца 1915 года, когда он заболел, мы были соседями; мы голосовали вместе, часто расходясь со своею партией; из Совета мы, обыкновенно, уходили вместе, и так как нам было по дороге, то мы вместе шли или ехали домой.

Григоровича я узнал во время нашего осмотра заводов и поездки на юг. это был человек иной складки - самоуверенный, способный зазнаться, но интересный собеседник, и у меня с ним установились хорошие отношения. Его репутация во флоте и обществе была неважная, но не знаю каких-либо порочащих его фактов. Он оставался министром почти шесть лет, до революции 1917 года; судостроение при нем шло успешно; о том, как велось при нем хозяйство Морского министерства, я судить не берусь, но личный состав флота при нем, очевидно, остался столь же недисциплинированным, озлобленным и готовым к бунту, как и раньше.

В мае месяце я сказал Григоровичу при встрече, что нам, ревизорам, даже не сказали спасибо за наши труды по ревизии. Он доложил государю, который поручил передать об этом председателю Совета Акимову; вследствие этого, нам 28 мая была объявлена высочайшая благодарность за отменное исполнение поручения. Сверх того, мы, по выслуге минимальных междунаградных сроков, получили очередные награды: Рерберг - Владимира 1-й степени, я - алмазные знаки Александра Невского* и Дмитриев - чин действительного тайного советника.

Благодаря ревизии, я несколько познакомился с делами морского ведомства и при рассмотрении их в Финансовой комиссии мог иметь известное суждение о них; но, кроме того, мне там иногда приходилось выступать и не по своей инициативе: членами Финансовой комиссии были также Бирилев, а после его смерти в 1915 году - Воеводский, причем, они были единственными действительно сведущими членами комиссии по морским делам, но иногда находили для себя неудобным предлагать Григоровичу некоторые вопросы именно потому, что сами были когда-то на его месте, и я предлагал их по их просьбе; или же, делая какое-либо замечание, они просили поддержать их; наконец, в 1916 году, когда Воеводский заболел, я вместо него был номинальным докладчиком по всем морским делам.