Александр Редигер - История моей жизни

Город Переяслав лежит вне обычных путей сообщений. Названная по нему железнодорожная станция находится от него в 27 верстах, а до пристани на Днепре верст 12. Поэтому понятно, что он представляет собою совершенную глушь и имеет значение лишь как административный центр уезда. До войны в нем жили только люди, привлеченные туда службой, да евреи; теперь население значительно увеличилось вследствие прилива помещиков, бежавших из деревень, и жителей больших городов, искавших более спокойной и дешевой жизни. В это смутное время бездорожье и ничтожность города сослужили ему службу: он остался в стороне от крупных событий, происходивших на Украине. Мы лишь от приезжих (за отсутствием почты) узнавали о неистовствах большевиков в Киеве и о призыве Радой немцев; только при бегстве большевиков из Киева часть их спасалась через Переяслав и 15-20 февраля в городе была стрельба. 19 февраля в город наехала масса мужиков из ближних сел, чтобы пограбить, но тут они узнали, что чехи грабят их села и поспешили домой; через неделю в город вступила немецкая кавалерия и порядок был обеспечен. Точно так и о свержении Рады и о появлении нового правительства с гетманом Скоропадским во главе мы узнали, как о совершившемся факте, 16 апреля. Одним из знаменательных актов нового правительства было признание прав собственности за помещиками, вследствие чего крестьяне должны были вернуть последним разграбленное уже добро и платить им за пользование захваченными у них землями. Для массы крестьян это было большим разочарованием. Неудивительно, что все их симпатии по-прежнему оставались на стороне большевиков, и они лишь нехотя подчинялись распоряжению нового правительства. Собственные силы последнего, состоявшие из гайдамаков, казаков и милиции, были малочисленны и совершенно ненадежны, но они опирались на немецкие, тоже малочисленные, но производившие на население сильное впечатление своими энергичными и подчас жестокими выступлениями. Население подчинялось силе, но по-прежнему мечтало о захвате помещичьей земли; не было сомнения, что в случае ухода немцев крестьяне вновь взялись бы за грабеж имений и что наступившее замирение страны было непрочно. Политика немцев и в данном случае была лжива и эгоистична; поддерживая большевизм в остальной России, чтобы окончательно разорить и обессилить ее, они на Украине восстановили порядок, чтобы иметь возможность получать там продовольствие для своего голодавшего населения. Жителям Украины приходилось радоваться, что эгоистические расчеты немцев заставляли их против воли делать добро!

Из Великороссии вестей не было. С начала года почта и телеграф бездействовали; только во второй половине марта возобновилось почтовое сообщение по Украине, и я получил несколько залежавшихся писем из Петрограда*. В конце мая мне удалось послать письмо брату через гимназиста, ехавшего в Петроград и ровно через два месяца я получил от него ответ, посланный через украинского консула в Петрограде. Во второй половине июля, наконец, был возобновлен прием простых и заказных писем в Великороссию.

От Володи почти не было вестей; в конце апреля пришло от него письмо из Бельбека, от середины марта, а после того в Крыму происходили кровавые события, а вестей уже не было. Как только открылось почтовое сообщение по Полтавской губернии, я запросил его тещу, Н. Ф. Ильяшенко, но и она ничего не знала. 24 апреля, совершенно неожиданно, Володя появился у нас. Вследствие закрытия авиационной школы он остался без службы и без содержания и поехал искать и того, и другого в Одессу и Киев, а оттуда поехал в Черевки; не получая с начала года писем от нас, он хотел в деревне узнать, там ли мы еще или что с нами сталось; на железнодорожной станции он узнал о нашем переезде в город, где нас и разыскал. Он пробыл у нас неделю и затем вновь поехал к жене в Крым, и с тех пор сведения о нем прекратились; мы только от его тещи узнали, что он ездил в Харьков искать службы.

Круг наших знакомых увеличился на две семьи - Петровых и Вяткиных, и те, и другие были беженцами и бедствовали. Петровы были молоды, и оба, муж и жена, давали уроки; положение Вяткиных было еще труднее, так как он сам был слаб здоровьем, одна дочь была "в ожидании", и два сына учились в гимназии; а с адмиралом Вяткиным (тогда еще капитаном второго ранга) я имел дело в 1910 году, при ревизии морского ведомства, но я его не помнил. Он был одним из инициаторов образования в Переяславе "Общества взаимопомощи бывших офицеров"; бывших - потому что все офицеры считались уволенными от службы. При самом учреждении Общества, в начале июня, в нем было около сорока членов, а затем число это удвоилось; настоящих офицеров было мало и большинство членов было из офицеров военного времени и военных врачей и чиновников. Общество ставило себе целью помогать нуждающимся членам и удешевлять их жизнь закупкой продуктов на правах кооператива. Председателем Правления общества был избран адмирал Вяткин, а секретарем и казначеем - его зять, штабс-капитан Космодель; на них, конечно, пал весь труд по организации общества и по сбору нужных ему средств. С последней целью были устроены танцевальный вечер и народное гулянье, давшие сбор в несколько тысяч рублей; эти деньги и занятые у некоторых членов дали возможность начать закупку продуктов по (относительно) дешевым ценам.

Народное гулянье было устроено под звуки немецкой военной музыки и немецкие офицеры тоже были на нем; вообще, они к нашему обществу относились вполне сочувственно.

Наступившее в Полтавской губернии спокойствие в июле было нарушено появлением какой-то банды из Киевской губернии. В последней происходили какие-то бои населения или оставшихся большевистских частей с немцами. Одна банда переправилась около Рудакова через Днепр, напала на сахарный завод в селе Старом и избила бывший там немецкий пост, а затем двинулась на Переяслав. Состав банды остался невыясненным; говорили, что ядро ее составляют офицеры, борющиеся против немцев и пробирающиеся в Великороссию, и что к ним пристали толпы грабителей; сила банды определялась молвой в одну-две тысячи человек с орудиями и пулеметами. Весть о приближении банды распространилась в городе вечером 20 июля; говорили, что против нее выступит весь немецкий гарнизон города (кажется, всего одна рота) и вся милиция; горожане стали бояться нового нашествия грабителей из сел. Однако, гарнизон остался в городе, и за бандой гонялись милиция и части, высланные из Киева и Золотоноши, которым и удалось вскоре рассеять ее. Через два дня, 23 июля, в городе была еще большая тревога: говорили о приближении новой большой банды, и немцы стали принимать меры к обороне города: рыли укрепления, выставили пулеметы и проч. На счастье эта тревога оказалась ложной; никакой новой банды не было, а тревогу поднял "повитовий староста" (по старой терминологии - уездный исправник), штабс-капитан Кривошеев, получивший запоздалую телеграмму о старой банде и вообразивший, что появилась новая. У нас на Пидворках тревога усугублялась тем, что для обороны города предполагалось воспользоваться долиной реки Трубежа, причем мы оказывались впереди этой линии, в сфере огня обеих сторон; поэтому оба раза возбуждался вопрос об уходе на ночь, в город, к знакомым, но оба раза мы оставались у себя и спали прекрасно.