Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Молодой, здоровый и крепкий организм, требующий необходимого ему, опираясь разумом на общепринятые догмы, умолял о чём-то сердечном, тёплом и очень нужном.

Желая получить ответ, когда всё, что сдерживало меня от этого светлого мира — грязное, порочное и совершенно не соответствующее душе, во мне обитающей, во что погружала действительность, либо получит объяснение с соответствующими доводами, либо, что лучше все-(о, закончится раз и навсегда!

Увещевания гордости, что я смогу больше, чем подавляющее большинство людей и, прежде всего, в усилиях над собой, казались глупы, но по-прежнему необходимы.

Если б было сейчас огромное зеркало, спустившееся (небес, то я мог бы увидеть в его отражении себя, как необходимую глупость, от которой нет возможности отказаться. Нечего сказать — близок к воплощению мечты!

Я вспомнил фильм «Леон» — кино об одиноком и, в принципе, неплохом человеке, долго жившем в своём мирке, но часто выходящим из него, для того чтобы сделать свою «работу», а, вернувшись, обрести вновь «уют» одиночества. Боролся ли он или просто не смог устоять от ослепившего его лучика света, ворвавшегося в его душу? Слабость или сила заставили его сделать выбор, жажда вырваться из болота или боязнь в нём остаться? В любом случае, первый взгляд в глаза несчастного ребёнка был началом его смерти, а возможно — Анабасиса к покаянию.

У каждого он свой, у него — не только в победе над собой и над злом, гораздо большим, с которым они оба столкнулись. Его выбор выбивает слезу и заставляет задуматься растроганного зрителя над чем-то, глубоко спрятанным в душе, возможно, над своим восхождением.

Глядя эту картину, а точнее — на исполнение роли киллера, кажется, что главный герой — девственник душой, но одетый в грязную одежду. Но изменись жизнь всего на чуть-чуть, и он стал бы великолепным отцом, возможно, мужем, и даже чистым, по-детски наивным человеком.

Нетрудно угадать, глазами кого смотрел я этот фильм, нетрудно понять, с чьей судьбой сравнивал стезю Леона. Но творчество многим отличается от настоящей жизни, хотя бы последствиями…

…Время шло к вечеру, до места встречи оставалось пройти не больше километра, но расставаться с приветливым радушным местом на берегу моря и старой живописной корягой, где раскрылись, так глубоко мерцающие в душе мысли и чувства, не хотелось. В такие минуты спрашиваешь сам себя: «На что же я всё-таки имею право? Что я могу себе позволить и что должен запретить?». Короче, возникает банальный вопрос: что делать? По школьной программе, мы помним, как на это ответил из Петропавловский крепости Чернышевский, но ни сама суть, ни сны Веры Павловны не привели, даже близко, к ответу. Memento mori — помни, что умрёшь…

Не совсем корректно, возможно, сравнивать себя с другими персонажами из чего угодно или просто приводить примеры их жизни, пусть даже выдуманной, но если я и обращаюсь к подобному, то не вообще, а лишь к небольшому отрезку, а не целому, и пытаюсь совместить то чужое со своим, опять таки, имея в виду маленькую часть пути и моё состояние именно на этот период жизни. Делаю это, будучи совершенно уверен в том, что делать какие-то выводы или составлять какое-то мнение можно лишь исходя из целого, а не вырванного из контекста, будь то книга, кинофильм или отдельно взятая судьба человека, учитывая его окружение, состояние государственности и эпохи.

Самое определённое в жизни — смерть, самое неопределённое — её час.

Римское высказывание

Жизнь, так или иначе, постоянно связана со | мертью, может, у человека в меньшей степени, чем у животных, хотя бы из-за существования законов, которые ограждают возможности сильных и защищают слабых. Но, в то же время, разум наш делает всё, чтобы смерть приближалась, мало того, мы понимаем (хотя можем и не принимать) и переживаем многое, связанное с чужой кончиной, а также со своей, которая когда-нибудь обязaтельно наступит.

Не думая о своём дне смерти, будто его и не будет, мы часто мыслим о чужом, боясь потерять кого-то или, наоборот, возмущаясь в сердцах: «Да как же таких людей земля носит?!» (скажем обо мне — человеке, написавшем >ту книгу, а до этого совершившим все, что в ней описано)

Я достаточно много читал и слышал, что люди, узнающие, скажем, от медиков о своей близкой кончине, преодолев в себе отчаяние, наконец-то понимали предназначение человека, порой считая последние прожитые дни лучше и полезнее всей предыдущей жизни. Но это редко дарованная возможность.

Я близко знаком с «ней» — такой возможностью, и очень часто думал об этом явлении. Попав в заключение и понимая, что жизнь, в общем-то, закончена (поначалу казалось именно так, хотя надежда, откуда-то укрепляемая, явно говорила об обратном), увлёкся собиранием афоризмов, всяких историй, выражений, предсмертных слов и повествований о переходе из нынешнего временного состояния в вечное. Все они касались одного — смерти. Это наложилось на постоянную привычку убеждать себя, ещё с воли, в близкой кончине, а потом оказалось, что такая привычка удивительным образом сопрягается с православным вероучением, где смерть — это переход от веры в очевидность.

Думая над её обликом, я осознал, что коса — вовсе не инструмент насильного прекращения земного существования, но отделение души от тела (это лишь частично моя мысль, подтвержденная прочитанным и прожитым), ибо после смерти физической бессмертное от праха должно быть отделено. Согласитесь, успокаивающая точка зрения.

Лик её, невидимый под капюшоном, не столь страшен, сколь унижен пониманием своей будущей побеждённости, хоть и с осознанием полезности и нужности выполняемого сегодня.

Заметьте, что странно перед покиданием этого мира просматривать всю свою жизнь в мельчайших подробностях. Странно, если не предположить, что это есть подготовка к будущему покаянию. И не лучше ли начинать это делать прямо сейчас? И кому об этом задумываться, как не мне?

Бывали случаи, когда жизнь настолько казалась нестерпимой (подобное должно быть знакомо многим), несмотря на общую внешнюю достаточность и благополучность, что приходили мысли: «Ну, скорей бы уж».

Я считал закономерным, мало того — правильным совпадение конечного дня моей жизни с днем ареста. Но, оказывается, истинным наказанием стало ожидание «пожизненного заключения» и, конечно, само оно, в случае подобного состоявшегося приговора, которые гораздо мучительнее быстрой смерти, так как страшным было даже предположение этого! Сегодняшняя же жизнь воспринимается мною как милость и дар.

Чем дольше я живу, тем чаще, глядя в отражение и задумываясь над вопросом, звучащим несколькими страницами ранее, отвечаю себе: Memento vivere (лат.) — помни о жизни, чтобы жить. В глобальном, конечно, смысле. Не смерть физическая здесь подразумевалась, а именно духовная. И уже смирившись с этим и понимая, как мне казалось, безысходность с точки зрения материалистической, и просто ждал, изредка обращаясь с длинными речами к (моей совести, которая будто бы выслушивала их с такой же обречённостью, но не соглашалась с безвыходностью, предлагая то, что я не смог бы предпринять из-за своей слабости и непонимания устроенности своей и мира.