Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

25 июня 2011 года меня опять, как и в первый раз, доставили в камеру к 24.00, привезя из лагеря этапом. Ожидаемый холодный приём был на удивление скрашен полускрытыми улыбками представителей дежурной смены и ненавязчивым напоминанием: «Как вы к нам, так и мы к вам». Спортзала больше не было, зато в каждой камере обязательно присутствовал телевизор, холодильник и электрочайник железобетонного советского образца. Ни за какую аренду из вышеперечисленного платить теперь было не нужно.

Как и прежде, заниматься своим здоровьем никто не мешал, хотя своеобразность некоторого налёта, далеко не всегда понимания появлявшихся заболеваний всё же имели место быть, хотя в других централах в этом отношении всё было гораздо запущеннее.

Здесь встречались и вообще чудеса, вплоть до восстановления человеческой плоти. Так, например, у господина Кумарина-Барсукова «вдруг», после обследования на аппарате УЗИ, появилась вторая почка, мало того — «без особых изменений и нормально функционирующая», в то время как фактически за полгода до того была изъята операбельным путём, что он не преминул зафиксировать на одном из судебных заседаний. Но отнесём этот казус к вине медиков не СИЗО № 1, а представителей санчасти той тюрьмы, где он обследовался.

«Девятка», конечно, никогда не была местом для отдыха, и никогда не будет. Требования к соблюдению режима здесь жёстче, чем во всех остальных тюрьмах, причем не только к арестантам, но и к сотрудникам — они приближаются зачастую к фанатизму, а потому являются тяжелым бременем и плохо «перевариваются», особенно привыкшими себе ни в чём не отказывать господами, никогда не задумывающимися о деньгах и считающими себя хозяевами жизни. В этом смысле интересна их меняющаяся точка зрения в отношении господина Ходорковского — его ареста и осуждения.

Пока их самих это не касалось, многие из них даже злорадствовали, но, попав сами, начинали ссылаться на нарушения и неправильность применения законов. То есть, когда подобное допускалось в случае с другим человеком, они считали подобное правомерным, но стоило чьей-то руке повернуть это «дышло» в их сторону, как они вставали на защиту и себя, и ранее попавшего под тот же каток человека. Возможно, был бы смысл и толк, вырази они своё мнение раньше и все вместе. Но что делать, это проблема всех, кто заботится только о своей «рубашке», которая всегда ближе к телу, а не мыслит категориями общими и общественно полезными.

Как и любое заведение подобного плана, в своих стенах «девятка» видела и вскрывавших себе вены, и голодовки с насильственным кормлением через непредназначенные для этого места, и предвзятое, даже двойственное отношение к выборочным подследственным, и «пресс хаты», то есть камеры для всевозможного воздействия, в основном, психологического, с помощью самих же заключённых. Один пример такого — с Олегом Пылёвым — знала вся тюрьма, имеются в виду арестанты. Зачем-то он, возможно, в силу своего характера, продолжал делать это, даже уже имея «пожизненный срок». Тысячи жалоб, пишущиеся арестантами, вызывающие тысячи проверок и заканчивающиеся в 99,9 % ничем, потому что на всё имеются свои основания и законно оформленные бумаги.

В «девятке» нет ни подкупа, ни взяток, ни подарков, ни даже переговоров с несущим службу персоналом.

Связи тоже нет — полная изоляция и внутреннее «соко-варение». Что, на мой взгляд, — великолепная почва для пересмотра или, как минимум, поправки, своих жизненных позиций. Сильный человек ищет возможности, слабый ищет оправдания — вот объяснение многих поведенческих признаков в подобных местах.

Многое происшедшее здесь с моим характером, с моим интеллектом, способностями и знаниями, не говоря уже об опыте, имеет знак «плюс» (и в том смысле я остался благодарен и самому этому маленькому «централу» и персоналу, разумеется начиная с его шефа — незабвенного Ивана Павловича Прокопенко), даже уменьшившееся количество знакомых я расцениваю как положительный фактор. Ну, а кто был истинным другом, мы поймём, лишь умирая, и дай Бог, чтобы им остался хотя бы один человек.

Мало того, чем дальше, тем больше мне кажется, что и «друг», по самому большому счету, — это понятие субъективное и лишь по отношению к кому-то, то есть не нужно ни от кого ничего ждать и ничего определять или считать. Можно только быть им самому и, раз решив это, изо всех сил поддерживать такое решение, опять-таки, безвозмездно, то есть даром, не ожидая такого же ответа.

Что касается супругов, то прежде всего — это друзья, причём их дружба эксклюзивна только для двоих, что поддерживается чувством родства, жертвенности и, опять-таки, безусловного понимания и видения номера первого в муже или жене, даже если это гражданский брак.

Понятие и осознание предательства, причём как с одной, так и с другой стороны, должно чётко восприниматься и пониматься, а главное — помниться виновной стороной в случае прощения. Разумеется, всё это не касается затянувшегося «перетраха» (пардон) или обоюдовыгодного сожительства. Хотя о чём это я — ведь веяние моды последних пятнадцати лету нас, в России, и уже не знаю скольких за рубежом считает нравственность прежних поколений сборищем предрассудков, я же — несколько устарел.

Заключение под стражу на длительный срок, конечно, даёт право на принятие решения любой оставшей-> и на свободе стороне. Никому не хочется быть женой декабриста», хотя в данном случае ссылка неуместна, и удивление на тот период вызывал лишь факт следования жёнами дворян за дворянами. В воспоминаниях же июня Кропоткина, который в молодые годы занимался реорганизацией тюрем и острогов, можно прочитать об удивительном свойстве русских женщин, следовавших почти поголовно за своими мужьями (между прочем мешком, следуя за таким же пешим этапом арестантов), имеете с детьми и всем скарбом, в Сибирь!!! Вот это женщины… И удивительно — почему до сих пор нет памятники их подвигу!

Так что жёны участников декабрьского путча 1825 года далеко не были исключением среди жён российских заключённых. И насколько подобные действия являются исключением сегодня?

Смена места заключения ненадолго выбивала из колеи и так не успевающую восстанавливаться, на протяжении уже более 20 лет, нервную систему. Однако через неделю всё опять шло, как по маслу. К раздражительности от бессилия и безызвестности я уже привык, то есть, скорее, убедил себя в необходимости этого, как нормы и весь сосредоточился на подготовке к самой борьбе за своё будущее.

На третий день пребывания Мавроди предложил погадать на главах Библии — Церковью такое не приветствуется, а мне, не знающему этого, было и неохота, но для разрядки и смягчения климата в камере, обычно к вечеру сгущённого после следственных действий и судов, я согласился.