Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера

Суть содержания бумаги заключалась в выводе проведенной экспертизы, где сравнение с нарезками на пуле и прохождения ею канала ствола найденного у меня, с имеющимися в гильзотеке, показало, что это оружие принимало участие в одном из покушений на Костю «Могилу» — питерского «авторитета», при котором он погиб. Пули, выпущенные из него, не были решающими, я же не имел понятия ни о той ситуации, ни о попадании в мои руки этого оружия.

Бешенным темпом перестраивая своё сознание, и поисках ответа (а ответ требовался незамедлительно) судорожно пробиваясь сконцентрированным сгустком спонтанно снующих мыслей между только что обретёнными и бережно лелеемыми положительными эмоциями, отбиваясь от сыплющихся и отвлекающе-расшатывающих вопросов одновременно со стороны нескольких человек из следственной бригады, дабы сбить и не дать собраться с мыслями, я всё же дошёл до этого ответа, отталкиваясь от островков промежуточных выводов в анализе сложившийся обстановки.

Было совершенно очевидно отсутствие моего участия в этом покушении, причём и для следователей тоже. Таких стволов я не приобретал, не находил и не использовал. Ограниченность временных рамок 2003-м годом, когда я уже давно закончил свою «карьеру», в которой использовал подобные средства, вообще ввели меня в состояние ступора, но постепенно ответ приходил проявляющимися очертаниями сквозь туман. Но вот беда — двойственность ответа заставляла делать выбор. Хотя моральную позицию облегчало чёткое понимание недоделанной «подставы». Тогда мне были переданы два автомата и одна СВД, с просьбой отстрелять и поправить, если необходимо, прицелы. Почему-то в тот момент я не обратил внимания на то, что в принципе, это не столь сложная задача, чтобы её не смог выполнить другой.

Сделав полагающееся и вернув обратно винтовку и один АК, второй мне позволили оставить до времени у себя. Я сделал это с радостью, так как подобного оружия мне, на тот период, не хватало. Нет-нет, я не собирался продолжать законченный путь, но своя безопасность требовала большего выбора в разнообразии оружия. С моими перипетиями в жизни удара можно было ждать откуда угодно, и я ждал, внимательно и постоянно просвечивая окружающую обстановку.

Через месяц после того последовали аресты в Испании, и я забыл об оставленной у меня смертельной игрушке. Пока же сидел в кабинете следователя, вся цепочка в голове сложилась воедино и выглядела обычной «подставой», смысл которой остался для меня, как и для всех остальных, неведомым.

Скорее всего, ствол должны были обнаружить в помещении, где нашлось бы и моё хладное тело. До сих пор не понимаю точно, откуда «дул ветер», но и не очень хочу это знать — надоело!

Инцидент исчерпал себя сам обоюдным пониманием сторон моей непричастности, что лишний раз порадовало меня.

Всё это было очевидно, ведь я «отдал» и более серьезные свои «работы». Правда, осталась неприятная оскомина от выбранного метода воздействия — люди, его применившие, изучив меня, должны были понимать бесполезность подобного.

На обратном пути в тюрьму я пытался утопить в небытии пережитое оскорбление, понимая, что и те, кто осуществил этот план, просто хотели проверить причастность, не имея ничего личного ко мне. Я не пытался сравнивать несравнимые вещи, хотя всё, что делал когда-то, уже не имело ничего личного, кроме киевского «сюжета». С другой стороны, знаю, что существуют и другие методы воздействия, о которых рассказывали мои сокамерники. Скажем, очень серьёзный джентльмен, стоящий на самой высокой ступеньки криминальной иерархии, был вынужден подписать себе статью, взяв на себя подстроенную прямо в ОВД ситуацию с его супругой, якобы пытавшейся пронести ему наркотики, хотя в жизни своей ни она, ни он к этому вообще отношения не имели никогда. Но это уже неприятные нюансы специфики взятых когда-то на себя обязательств. Услышанное просто говорило о том, что когда-то достигнутая и точно соблюдаемая договорённость между милиционерами и криминалитетом о взаимной неприкосновенности семей и родственников, в настоящем, как это ни прискорбно, нарушается и, в первую очередь, самими же силовиками. Очень хочется надеяться, что такие случаи единичны — нельзя загонять хищника в угол.

Постепенно, подъезжая к временным «пенатам», и окунался в переживания встречи с родными, совершенно отстраняясь от суеты этого дня, и уже стоя, почти обнажённый, перед проводящими осмотр конвоирами пресловутой «девятки», поймал себя на мысли отстранённости от происходящего.

И всё же это был хороший день, один из немногих, не оставшихся пустым пятном в воспоминаниях — удачный, с приятными редкими нотками, как ценный экспонат в личном музее судьбы последних лет моей жизни, где зал каждого последующего года становится всё более пустым.

Утро каждого дня, в установленном для себя режиме начиналось с зарядки, чуть позже — с молитвы. Глаза открывались с мыслью о том, что всё происходящее — навсегда. Но с каждым днём она всё слабела и слабела, пока не заместилась более нужными и полезными.

Внешняя крепость и кажущееся здоровье, вместе с приходящим в порядок рассудком и успокаивающимися, хотя вряд ли это возможно, нервами. Все происходящие изменения были недоступны, лишь предположения (дело неблагодарное!) могли обрисовать какую-то картину. Но ясной она станет только при ознакомлении с материалами дела, где будут точки зрения и следствия, и других людей, давших показания задолго до меня.

Через полтора года после задержания появилась возможность ознакомиться со всем, что ложилось в основу предъявленного мне обвинения.

Шесть десятков томов уголовного дела, подготовленных, как оказалось, для первого суда, хотя должен был быть один, и освещавших меня и мою жизнь в порядке, необходимом следствию. Они рассказывали об общей картине происходящего, начиная с начала 90-х годов. Многого я не знал, кое-что даже предположить не мог, ведь белые листы, несущие на своих страницах страшные строки не только моей судьбы, повествовали и о судьбах других людей, закончивших, заканчивающих и ещё продолжающих своё существование.

Убийство сменялось убийством, мелькали фамилии, имена, сначала здоровых и энергичных молодых людей, с разными стезями, но в основном — с одним концом. Множество фотографий, расположенных в одинаковом порядке: улыбающиеся люди с уверенным взглядом и верой такую же перспективу, оканчивали обуглившимися тлеющими трупами, и хорошо ещё, если в целом, а не в расчленённом состоянии и безвестном месте.

Любимая фраза, наверное, чем-то озлобленного обывателя: «Они сами выбрали свою судьбу», — говорила и говорит скорее о неудовлетворённости своим положением в жизни, чем о настоящей причинно-следственной версии, приведшей каждого из нас к сегодняшнему дню. Но, как бы то ни было, у нас есть чему поучиться — хотя бы тому, что мы, кроме себя, никого больше не виним.