Елизавета Драбкина - Черные сухари

Московская радиостанция получила распоряжение немедленно доставлять Ленину и Свердлову все сколько-нибудь значительные радиограммы, которые ей удастся перехватить.

Девятого ноября самокатчик привез в Большой театр, где заседал Шестой съезд Советов, сообщение лондонского радио о том, что Берлин охвачен всеобщей забастовкой, перед императорским дворцом собралась многотысячная толпа рабочих и Либкнехт объявил Германию социалистической республикой. Это сообщение было встречено такой овацией, что под потолком закачалась большая хрустальная люстра.

Через час появился другой самокатчик. Он привез новое сообщение: Филипп Шейдеман, вчерашний министр кайзеровского правительства, провозгласил из окна рейхстага «Германскую свободную демократическую республику».

Прочитав эту радиограмму, Владимир Ильич помрачнел.

— Когда курица поет петухом, это к добру не приводит, — сказал он.

Все жили в ожидании того, что будет дальше. Было такое чувство, будто вновь вернулись времена Смольного.

Утром 10 ноября, когда я пришла на работу, Свердлов был уже в своем кабинете. Он сидел за столом, просматривал накопившуюся за дни праздников почту, но через каждые четверть часа поднимал телефонную трубку и звонил на радиостанцию и в РОСТА, спрашивая, нет ли новостей. Новостей не было. Наконец он не выдержал, бросил ручку и зашагал по комнате — так, как это делают люди, долго сидевшие в тюрьме: из угла в угол, по прямой.

— Не могу работать, — сказал он и стал читать вслух «Зимнюю сказку». Гейне был его любимым поэтом. Яков Михайлович читал стихи по-немецки наизусть.

На этой строке: «Es wachst hienieden Brot qenug…» — он остановился, потом присвистнул и сказал:

— Brot… Хлеб… А что, если…

Он бросился к телефону, попросил дать кабинет Ленина.

— Владимир Ильич! Владимир Ильич! — заговорил он. — А что, если мне попробовать вызвать к прямому проводу Либкнехта? Да?.. Еду!

Вернулся он часа через два. Его умные черные глаза смеялись, кепка сбилась на затылок, воротник кожаной тужурки был расстегнут. Он только что беседовал с Берлином по аппарату Юза. К прямому проводу подошел дежурный по германскому министерству иностранных дел. Узнав, что вызывает Москва, он сделал попытку уклониться от разговора, но Свердлов потребовал под его личную ответственность, чтобы он немедленно разыскал Либкнехта и привез его к аппарату. Через полчаса дежурный снова подошел к прямому проводу и стал извиняться, что найти Либкнехта невозможно, ибо он выступает на митингах в разных районах Берлина.

Эти подробности я узнала не сразу. В ту минуту, когда Свердлов приехал с главного телеграфа, он быстро прошел к телефону, поднял трубку «верхнего коммутатора», соединился с народным комиссаром продовольствия Цюрупой и сказал ему:

— Александр Дмитриевич! Наконец-то я вас поймал. Как с хлебом? Немедленно отправляйте в Берлин первый маршрут!

Хлеб! Хлеб для германских трудящихся!

В то время когда начали нарастать события в Германии, Владимир Ильич, еще не оправившись после ранения, жил по предписанию врачей за городом. Вынужденное безделье его мучило, он рвался в Москву. Первого октября он написал Свердлову записку, в которой предложил созвать на следующий же день объединенное заседание ВЦИКа, Московского Совета и рабочих организаций, чтоб провести практические мероприятия помощи германскому пролетариату.

«…Назначьте собрание в среду в 2 ч. — писал Владимир Ильич в конце письма. — …мне дайте слово на 1/ 4часа вступления, я приеду и уеду назад. Завтра утром пришлите за мной машину (а по телефону скажите только: согласны ).

Привет! Ленин».

Надежда Константиновна Крупская рассказывает в своих воспоминаниях, как хотел Владимир Ильич выступить на этом собрании.

«Согласия на приезд Ильич не получил, несмотря на его страстную просьбу об этом, — рассказывает она, — берегли сугубо его здоровье. Объединенное собрание было назначено на 3-е, на четверг, а 2-го, в среду, Ильич лишь написал собранию письмо…

Ильич знал, что машины за ним не пришлют, а все же в этот день сидел у дороги и ждал… „А вдруг пришлют!..“»

В этом письме, зачитанном на объединенном собрании ВЦИКа и представителей трудящихся Москвы, Владимир Ильич Ленин призывал русских рабочих и крестьян напрячь все силы, чтобы помочь немецким трудящимся в предстоящих им тяжелых испытаниях, удесятерив усилия по заготовке хлеба и создав при каждом элеваторе запас для помощи немецким рабочим, если обстоятельства борьбы за освобождение от империализма поставят их в трудное положение.

«Докажем, что русский рабочий умеет гораздо более энергично работать, гораздо более самоотверженно бороться и умирать, когда дело идет не об одной только русской, но и о международной рабочей революции», — писал Владимир Ильич.

И русский рабочий класс и крестьянство ответили Ленину так, как они всегда отвечали Ленину!

Народ, измученный войной, разрухой, голодом, интервенцией и контрреволюционными мятежами, не задумываясь, решил разделить свой кусок хлеба с германским народом.

Поделиться продовольствием решили все: и изголодавшийся Питер, и бесхлебная Кострома, и превращенный в развалины Ярославль.

— Наш долг, товарищи, помочь немецким рабочим, в крайнем случае за счет социалистического отечества, тем куском хлеба, который, может быть, придется с винтовкой брать у кулака, — говорил, выступая на общезаводском митинге, рабочий с завода «Дуке».

— Мы поделимся с вами последним куском хлеба, братья германские пролетарии, — заявлял Петроградский Совет.

По запорошенным первым снегом русским полям потянулись мужицкие обозы с мешками зерна. Красные знамена возвещали, что это зерно идет в фонд Ленина, в фонд Либкнехта, в фонд мировой революции.

Не обошлось, конечно, без тех, кого тогда прозвали «шипящими».

— Сами голодные, — шипели они. — Самим жрать нечего, скоро подохнем, а большевики последний хлеб немцам гонят!

Мне довелось услышать такой выпад во время митинга на фабрике Жиро. Но тут на трибуну поднялась немолодая работница.

— Я как мать говорю, — сказала она. — Мать сама недоест, а детей накормит. А Россия наша сейчас всем революциям мать! Так неужто русский народ будет думать о своем брюхе, а не обо всей своей семье?..