Евгений Велихов - Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания

В следующую загранкомандировку я поехал вместе с академиком Александром Ефимовичем Шейндлиным. Он вместе с академиком Владимиром Алексеевичем Кириллиным в это время создавал ИВТ и продвигал программу создания энергетических МГД-генераторов. В. А. Кириллин был заведующим отделом науки ЦК КПСС, а у меня была совсем другая весовая категория — м.н.с. Аналогичная программа начиналась в США в Массачусетском технологическом институте и Лаборатории Авко-Эверетт (А. Кантровец); в Англии — в Электротехнической лаборатории в Лезерхеде и в фирме «Парсонс»; в Германии — в Институте Макса Планка, а также в других местах. Конференция была первым мировым форумом, посвящённым этому новому направлению в науке и технике. На заседании с очень амбициозным докладом выступил профессор из МТИ, в числе прочего заявивший о том, что проф. Дж. Керреброк доказал устойчивость МГД-течений. Следующим докладом был мой, где я доказывал прямо противоположное. Впоследствии мы с Джеком Керреброком, который ничего подобного на самом деле не утверждал, стали большими друзьями и до сих пор сотрудничаем.

По окончании конференции возникла идея создать при Международном агентстве по атомной энергии в Вене Совет по прямому преобразованию энергии. Мы успешно проработали в нём около 10 лет. Совет стал прототипом такого же Совета, который в 1971 году я создал вместе с американцем Амасой Бишопом по управляемому термоядерному синтезу. Эти шаги заложили основу для начала проекта Международного термоядерного реактора (ИТЭР). Заодно я подсмотрел удачную конструкцию экспериментального корпуса в Лезерхэде и построил аналогичный в Пахре. Таким образом, Магнитная лаборатория в Пахре довольно скоро превратилась в серьёзную научную единицу как по советским, так и по международным масштабам.

За 5–6 лет были созданы основы физики и магнитной гидродинамики плазмы с горячими электронами, а также экспериментальные методы получения и исследования. В такой плазме в качестве легкоионизуемой добавки использовались пары цезия, а в конструкции — окись алюминия и лейкосапфир. Я хотел бы упомянуть замечательного мастера Виктора Николаевича Литвинова, перешедшего к нам из Института физпроблем, возглавившего мастерские и очень быстро освоившего эти новые в стране технологии.

Что касается идеи самого МГД-генератора, то она оказалась исключительно простой и изящной. Представьте себе керамическую сковороду, закрытую с небольшим зазором такой же крышкой. В центре сковороды — отверстие, через него в зазор между сковородой и крышкой втекает газ и растекается по радиусу во все стороны поперёк однородного магнитного поля, которое создают две катушки Гельмгольца, намотанные вокруг сковороды. Электроны в такой системе двигаются поперёк скорости по окружности и сами себя разогревают трением о газ, ионизуя пары цезия. Ионы же цезия увлекаются газом и создают полезный ток («холловский ток»). Беда в том, что электроны в магнитном поле движутся, как несжимаемая жидкость, и если ионизация неоднородна, то они обтекают «холмы», как вода на холмистой поверхности. В результате ток и нагрев электронов становятся неоднородными, усиливается неоднородность ионизации, а она, в свою очередь, усиливает неоднородность тока. Это и есть механизм турбулентности. Если в однородном потоке холловский ток растёт с ростом магнитного поля, то в турбулентном он насыщается. Мы не только теоретически предсказали этот эффект, но и с помощью электронно-оптических преобразователей увидели предсказанную структуру в плазме. Момент, когда мы увидели предсказанное наяву, — это тот момент прозрения, который иногда дарит учёному природа и ради которого и стоит заниматься наукой. Атомная энергетика не поднялась до таких высот, чтобы использовать эти результаты, но с ростом мировой энергетики, я надеюсь, они будут востребованы. Уж очень сама по себе красива эта идея.

Кроме хорошей науки вокруг этой деятельности сложилось прекрасное международное научное братство из наших, французских, немецких, итальянских, японских и американских физиков и инженеров. Туризма, как такового, не было, но удалось побывать в большинстве столиц и крупнейших городах на конференциях и по работе. Появился доступ к мировому искусству, импрессионизму и прочим «измам», свободной литературе.

Чтение книг на английском языке у меня началось с книги У. Ширера «Взлет и падение Третьего рейха». Я попал в больницу с диагнозом «возвратный тиф». По-видимому, это был приступ аппендицита, но так как я вернулся из загранкомандировки, меня упекли в инфекционную больницу на Соколиную гору. В палате лежали пациенты с гепатитом и циррозом печени по причине запоя. Мне сообщили, что возвратного тифа в Москве с войны не было, но снять диагноз можно будет только после следующего приступа.

Жена начала разрабатывать варианты моего освобождения. Мой аспирант из Узбекистана, которому я по неосторожности сделал диссертацию, прислал в Москву вагон дынь и позвонил моей тёще, чтобы она его реализовала. Тёща в основном лежала на диване и читала Агату Кристи. Поэтому, что там случилось с вагоном, — неизвестно, но одну огромную дыню жена мне всё-таки привезла. Мы её вскрыли, а содержимое вылили за окно. Там немедленно появилась огромная стая навозных мух, как, впрочем, и в сортире, в который нельзя было зайти из-за «всемирного потопа». Перед сном всем пациентам давали какую-то микстуру для успокоения. В тумбочке у алкоголика всегда была бутыль со спиртным. Он заменял содержимое мензурки и рекомендовал нам тоже выпить для дезинфекции. Так и жили… Свободного времени было много, и я начал осваивать У. Ширера.

Жене удалось перевести меня в академическую больницу. Там тоже с моим диагнозом справиться не могли. Помню, какой-то профессор допытывался, с кем я контактировал. Когда я ответил: «С тёщей, и она не заболела», он глубокомысленно заметил: «Да, тёщи — они выносливые…» Пытались забрать вещи для дезинфекции, но жена отстояла. В конце концов меня отпустили, но я успел дочитать У. Ширера и с этого времени начал читать толстые книги по-английски.

Следующая командировка состоялась в США. Туда должен был ехать Олег Белоцерковский по обмену (сейчас он академик), но у него что-то случилось по бытовой линии, и М. Д. Миллионщиков отправил меня, чтобы не пропала командировка. Я прилетел в Нью-Йорк один, без сопровождающих, без разговорного языка и практически без всякой подготовки. В аэропорту меня встретил чиновник из Госдепа Фима Хаймсон. Он дал мне кредитную карточку «American express», план командировки и попросил от него не отклоняться. Дело в том, что перед отъездом из Москвы я должен был предоставить такой план. В нем я указал следующие города: Нью-Йорк (Институт Гильберта), Принстон (лабораторию физики плазмы Лаймана Спитцера), Бостон (Массачусетский технологический институт), Чикаго (университет), Лос-Аламос, Сан-Диего (General Atomics), Нью-Йорк. Москва. С учёными, работающими в этих городах, я уже встречался ранее на конференциях. Так, за месяц, я объехал всю Америку, выучил разговорный английский язык (называю его дешёвой американской версией, которой до сих пор и пользуюсь) и установил массу интересных контактов. Расскажу об одном.