Евгений Велихов - Я на валенках поеду в 35-й год... Воспоминания

Всё готово, американцы ждут, билеты заказаны. Сижу в блаженном состоянии в Президиуме Академии. Звонит телефон. В трубке слышу взволнованный голос Елены Боннэр: «Женя, мы не едем». «Вы с ума сошли, в чём дело?» «Не пускают кого-то из группы Ковалёва по правам человека». Выясняю ситуацию в ОВИРе. Оказывается, один из членов группы недавно вернулся из лагеря и еще не получил паспорт. Говорю начальнику: «Чёрт с ним, с паспортом, оформляйте по справке». Как ни странно, оформили, и американцы пустили в страну. Такие были времена…

Приехали в Вашингтон, там бурная встреча, камеры… А. Д. Сахаров сразу же заявил, что Горбачёву и перестройке доверять нельзя, как и Фонду. Горбачёв это пережил, я тоже, а вот Визнер, к сожалению, нет. Он очень много сил вложил в рекламу Сахарова, подготовку поездки и имидж Фонда, здоровье его не выдержало, и скоро его не стало. Фонд сделал потом ещё много полезного, но после распада СССР американцы решили, что общественными организациями они будут управлять в ручном режиме — из Госдепа — и из Фонда вышли. Фонд продолжает существовать: он помог М. С. Горбачёву создать его собственный фонд и «Зелёный Мир», работал над документом «Хартия Земли» и рядом программ с ЮНЕСКО, установил связь со многими международными и религиозными организациями, организовал приезд Далай-Ламы и нашу ответную поездку к нему в Дарамсалу и т. п. По-прежнему директором Фонда остается Рустем Хаиров.

В 1978 году моя общественная и политическая деятельность пошла по новому руслу. М. С. Горбачёв ввёл меня в ЦК КПСС, сначала как кандидата, а затем — как члена ЦК. Начал посещать Пленумы. Особой активности не проявлял, правда, один раз выступил с предложением разделить КПСС на две партии. М. С. Горбачёв спросил: «По какому принципу?» Я ответил, что неважно. Правоверные коммунисты заявили, что я хочу разрушить партию, а «Огонёк» написал, что хочу её спасти. Так что обругали и те, и другие. Эта идея носилась в воздухе; реформаторы ещё не вышли из партии, и можно было создать вторую с соцдемовским уклоном, что до сих пор пытаются сделать, но не очень успешно. Идею никто не подхватил, а я на роль партийного вождя и не претендовал. Один раз, после армянского землетрясения, мы с С. Г. Арутюняном, тогда Первым секретарём ЦК Армении, предложили предоставить Армении экономическую независимость и обратиться за международной помощью для модернизации её экономики. «Ну, ты и политик», — ответил М. С. Горбачёв. Вместо этого Н. И. Рыжков сел на белого коня, мобилизовал всю Россию и поехал спасать Армению, став героем армянского народа. Так довольно бесславно закончилась моя политическая деятельность в КПСС. Но это имело продолжение, и я попал в Красную сотню при формировании Верховного Совета СССР. Сидел рядом с замечательным человеком — С. В. Вепревым, председателем комиссии по сельскому хозяйству. Мы засыпали под музыку споров А. А. Собчака с Ф. М. Бурлацким, и наутро дети мне говорили: «Папа, как не стыдно, ты опять спал, вся страна это видела!» Около нас стояла камера, и вся страна действительно следила, затаив дыхание, за работой первого свободно избранного парламента и съездов.

М. С. Горбачёв предложил мне возглавить комиссию по обороне. Поскольку я работал и на оборону и на переговоры по ограничению вооружений и хорошо знал коллег в США — Лео Аспена, председателя комиссии по вооружённым силам — я согласился, но секретарь ЦК О. Д. Бакланов и зав. оборонным отделом О. С. Беляков имели иные планы и провели другую кандидатуру. М. С. Горбачёв, как обычно, пустил дело на самотёк, и они избрали другого. Бог им судья, как и ему.

В Верховном Совете я выполнял отдельные поручения, например, ездил с А. А. Собчаком и В. В. Путиным разруливать ситуацию в Таджикистане, когда народ там вышел на площадь, а местное начальство говорить с народом боялось. Ситуацию мы разрешили. Я впервые встретился с мусульманским духовенством и начал понимать масштаб проблем. Помогал межрегиональной группе, организовал им рабочее место в Доме учёных и первые компьютеры, чем вызвал гнев М. С. Горбачёва; рекомендовал Е. М. Примакова на пост председателя Верховного Совета; наблюдал бешенство демократии, когда законы принимались с ходу, простым голосованием. Наконец, при голосовании на съезде выставил свою кандидатуру на пост Председателя Верховного Совета и проиграл А. И. Лукьянову. Голоса считал Ю. А. Осипян, после этого Горбачёв назначил его советником по науке. Я, конечно, на этот пост рассчитывал не столько по карьерным соображениям, сколько из-за ряда важных проектов, которые тогда продвигал, — компьютеризацию, ИТЭР и другие. Из них важнейший — создание третьей глобальной авиастроительной компании, конкурента «Боинга» и «Аэробуса». Для этого сложилась неплохая компания — Р. Максвелл, А. Хаммер, Ш. Айзенберг, — душой которой был создатель военной авиации Израиля А. Швиммер. Подключили нашу авиационную промышленность, в частности, Г. В. Новожилова и А. Н. Туполева. Горбачёв получил поддержку и в Америке. Но Осипян забрал у меня этот проект. Потом умер А. Хаммер, Р. Максвелл утонул при странных обстоятельствах, а Ш. Айзенберг оказался не в силах вести такую работу, и проект развалился.

То же самое произошло и с проектом модернизации нашей судостроительной промышленности, который предлагал известный банкир Брюс Раппопорт. Я организовал ему встречу с М. С. Горбачёвым. В то время в СССР было трудно с мясом, и я просил Брюса привести на своём самолёте из Женевы консервы для моих собак. Встретились на Ивановской площади в Кремле, один ящик переложили в багажник моей машины, а второй он потащил к М. С. Горбачёву. «Что там у тебя? — спрашиваю. „Швейцарские часы“, — говорит. Я ему: А ты уверен, что не собачьи консервы?» Его прошиб пот. Вскрыли ящик прямо на площади, там оказались часы. Пришли к Горбачёву он, как обычно, начал рассказывать, какая великая страна СССР, какие у неё природные и интеллектуальные ресурсы и какое блестящее будущее. Говорит, говорит, никак не может закончить. Брюс явно заскучал. «Можно, — спрашивает, — я Вам еврейскую историю расскажу?» Михаил Сергеевич слегка оторопел, но согласился. «У еврея умерла жена. Когда ее похоронили и все разошлись, к скорбящему мужу подошел раввин и стал его успокаивать: „Ну, пройдёт год, два — утешишься…“ Год, два, — говорит еврей. А что я буду делать сегодня ночью?»

Вот так и мы остались со своим блестящим будущим… Политическая деятельность в ЦК и Верховном Совете была для меня небезынтересна, но большой пользы никому не принесла.

Началась эпоха распада. Я заметил, что когда становится совсем плохо, я оказываюсь востребованным властью. М. С. Горбачёв пригласил меня в Президентский Совет. В это время я уже был обеспокоен судьбой Академии и Курчатовского института. Ко мне пришли академики А. А. Гончар и Л. Д. Фаддеев и поделились своими опасениями. Мы решили, что Академии надо присвоить статус Российской, так как союзная Академия, по существу, ею и является, а в каждой республике есть своя. В это время над созданием новой Российской Академии работали Р. И. Хазбулатов и В. А. Коптюг с Г. А. Месяцем, рассчитывая, что в новой Академии они будут играть ведущую роль. М. С. Горбачёв был категорически против передачи Академии в Россию; у Г. И. Марчука были плохие отношения с Б. Н. Ельциным; Президиум был разделён — многие думали о своей выгоде и дележе наследства. Всё-таки нам удалось мобилизовать достаточную поддержку, в том числе и в лице главного учёного секретаря И. М. Макарова. На общем собрании Академия решила обратиться к Б. Н. Ельцину.