Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

Миша Туровер занимался в одной группе со мной, мы с ним сразу же подружились, и именно я его пригласил в нашу комнату. За его спокойный уравновешенный характер и большую физическую силу он получил навечно кличку Бычок, против которой он никогда не возражал. Саша Бомаш, большой и очень добродушный парень, любил пошутить, ему обычно отвечали шуткой, но с самым маленьким по росту и с самым язвительным, Цалей, словесные баталии, ко всеобщему удовольствию, происходили почти постоянно.

Три прибалтийских еврея — Занделис из Литвы, Вейнронкс и Ливенсон из Латвии — чудом спасшиеся от фашистов, были разными людьми и по характеру, и по способностям. Но их объединяло то, что они были выходцами из другого мира и откровенно ненавидели советскую власть. На этой почве у меня, стопроцентно советского человека, неоднократно случались с ними стычки, едва не доходившие до драки, что вызывало восторг у остальной более умной части аудитории. (Марк Одесский напомнил мне об одной такой ”баталии”, когда я, стоя на своей кровати в кальсонах, отстаивал непонятно какие преимущества командиров Красной Армии по сравнению с офицерами других армий — и это после уничтожения Сталиным руководства советской армии.)

Саша Фидельман, круглолицый, немного замкнутый умный парень. Основное его положение — это положение лежа. Удивительно хорошо знал химию. Тихий, тихий, однако на пятом курсе вляпался в историю с одной сверхдоступной студенткой, и на волне кампании за студенческую нравственность был исключен из института. Заканчивал он уже другой институт.

Фима Сендерович, нормальный еврейский парень, предприимчивый и деловой, но учился весьма слабо. Всех нас он научил подделывать печати — и круглые, и штампы. А эта “технология” для полуголодных студентов, имевших в обороте хлебные и продуктовые карточки, была очень важна. Заканчивая характеристику своих товарищей, предваряя дальнейшее изложение, скажу, что, из десяти случайно соединившихся в одной комнате соседей стали самыми близкими друзьями на всю жизнь четверо: Марк Одесский, Миша Туровер, Саша Бомаш и я.

Жизнь студента, живущего в общежитии и имеющего в качестве единственного дохода студенческую стипендию, в ту пору была очень нелегкой. Это, конечно, не то, что терпел солдат на фронте, но и совсем не то, как живут сейчас даже бедные студенты. Утро начиналось с того, что дежурный по комнате, накануне с вечера собравший у всех хлебные карточки, бежал в хлебный ларек и получал одним весом на всех хлеб. По возвращению в комнату он на самодельных весах развешивал хлеб на пайки и приступал к раздаче. Для этого выбирался кто-то, желательно из тех, кто до конца еще не проснулся, его заставляли повернуться к стенке и называть в любом понравившемуся ему порядке всех, включая самого себя. Ребята, голодные еще с вечера, как правило, тут же приканчивали свою долю, в лучшем случае с кружкой кипятка, и бежали на занятия. В обеденный перерыв мы шли в студенческую столовую и там, по карточкам, получали обед: какую-нибудь “затируху” на первое и мамалыгу или вареные овощи на второе. Изредка попадался кусочек рыбы или мяса.

Довольно часто нам давали талоны на дополнительное питание ДП или улучшенное УДП (“умрешь днем позже”) — макароны или овощи. И на этот день все. Вечером, после занятий в институте, мы были изрядно загружены чертежной или расчетной работой, но главной заботой было одно — где, у кого можно хоть что-либо стрельнуть пожрать. Именно пожрать, потому, что даже если повезет и ты достанешь, например, пару ложек крупы, то вряд ли побежишь в кубовую варить кашу, а нетерпеливо, тут же всухую, сожрешь драгоценные зерна. Если же смертельно повезет и тебе доверят в долг кусочек хлеба, то в этом случае, используя только что полученные навыки, ты с хозяином делаешь чертеж — снимаешь три проекции драгоценного вещества с тем, чтобы завтра по этому чертежу вернуть долг.

Кроме голода, студентов мучили насекомые, обязательные компаньоны войны. Сидишь на лекции и отслеживаешь, куда ползет и по дороге покусывает очередная вошь. Максимум, что ты можешь сделать — это почесаться. Раз в неделю или, скорее, в две нас водили в баню, давали маленький кусочек мыла, но главное то, что все наши вещи прожаривали в вошебойке. По-моему, большего удовольствия, чем одеть после бани теплое без вшей белье, я не испытывал. Но уже через несколько дней — ах ты сволочь, и откуда ты взялась? Не знаю, что лучше или хуже, но клопы — это страшные животные. Стоило тебе прижаться голой рукой к краю стола, как тут же на руке появлялась кровавая полоска — след от укусов десятка клопов. Но самое страшное было ночью. Какие только ухищрения не придумывали хитрые студенты, но ничего не помогало. Например, если ножки кровати изолировались от пола баночками с водой, то клопы адресно пикировали с потолка. Летом изможденные студенты пытались спастись на улице. Вытаскивали на крышу матрацы до захода солнца, чтобы матрацы немного прожарились. Но даже утром солнце в Ташкенте уже печет, ночь оказывалась короткой, и мы не высыпались. Некоторые, кто любил экзотику, устраивались на ночь в кабинах двух стоявших во дворе общежития самолетов. Мне кажется, что во второй год нашего пребывания на Куйбышева, 12, вшиво-клоповные страсти немного поутихли.

Отсутствие вступительных экзаменов, наличие подготовительного отделения, низкий уровень требований к документам привели к тому, что студенческий состав был, как правило, очень молодой. Даже я, вместо того, чтобы потерять два года, в течение которых я с госпиталем практически непрерывно перемещался, получил аттестат на год раньше, чем должен был бы получить при нормальной учебе, и стал студентом в семнадцать лет. Однако многим студентам было по шестнадцать лет, например, нашему Мише, а были даже и пятнадцатилетние. Не дети, но и не взрослые, а жить надо было самостоятельной жизнью и в далеко не легких условиях. Да, без жизненного опыта, вдали от родителей, нам было нелегко, но мы были молоды, радовались жизни, шутке и общению друг с другом. И радость общения у большинства из нас сохранилась на десятилетия, можно сказать, на всю жизнь. Вот некоторые из многих казусов, которые с нами случались постоянно и которые веселят нас, еще живущих на Земле, и поныне.

Нам не хватало еды, каждый день, постоянно — я об этом уже говорил. И мы мечтали хорошо, много поесть, и в этом отношении наши возможности казались нам безграничными. На эту тему было много рассказов и много споров. На нашем этаже жил один студент, в общем, неплохой парень, Леня Готлиб. Имея немного денег, предприимчивый характер и умение сдерживать свой аппетит, он создал реальный капитал: несколько хлебных карточек, число которых из месяца в месяц увеличивалось. Увеличивалось благодаря тому, что он “отоваривал” карточки пончиками с повидлом, которые выгодно продавал не то по 5, не то по 10 рублей за штуку. Типичная схема становления капиталиста. Пончики в авоське аппетитно висели над его кроватью, рядом мешочек с деньгами. В отсутствии хозяина мы подходили, брали пончик и тут же рассчитывались.