Альфред Рессел - По дорогам войны

Однако транспорт за транспортом увозил офицеров на восток, а меня все не было в списках. Что мне оставалось делать? Я начал демонстративно работать спустя рукава. Мне очень не хотелось прибегать к такому средству, но что делать, когда другого пути к достижению цели не было. Я с такой последовательностью проводил свою тактику, что наконец на моем новом рапорте от 17 июня генерал Мирослав Нойман написал желанное словечко: "Согласен". Наконец-то! Но сколько прошло времени, прежде чем я этого добился...

* * *

Да, много воды утекло в Темзе с той минуты, когда мы вступили на британскую землю и в Чамли-парке нас впервые разбудило пение птиц. И хотя в нашем лагере расползалась деморализация, в воздушной битве за Англию чехословацкие летчики-истребители за короткое время сбили 56 вражеских самолетов. Начиная с августа на Англию и Лондон каждый день обрушивался удар за ударом. Потом оказалось, что самым ужасным за всю войну, без сомнения, был налет 15 сентября 1940 года. Я не могу припомнить никакого другого, хоть немного похожего на него, и ничего подобного я не переживал, как в ту ночь. Бог знает, как мы вообще смогли пережить этот и последующие удары! Но мы поняли, что человеческая стойкость может стать трамплином к новому взлету. И мы платили врагу за все его жестокости. Я вспомнил, как волновался на Порчестер-Гейт, когда вступил в борьбу с нацизмом острым оружием разведки.

Потом настало 14 сентября. Я простился с моей палаткой, в которой столько передумал и выслушал столько горьких слов, и расстался с хмурым замком Чамли...

10 мая 1941 года мы везли Милана в больницу по поводу двустороннего гнойного воспаления среднего уха. Мой голос прерывался от страха, когда я передавал сына врачу. В то утро в Англии приземлился представитель Гитлера Рудольф Гесс. Я остолбенел, узнав об этом, и почувствовал, что на лице у меня появляется улыбка, ибо в ту минуту наша победа была уже обеспечена.

Вступление Советского Союза в войну против Гитлера вызвало у нас на Бэйсуотере новый подъем. Мы вздохнули с облегчением: теперь активная разведка нашего отдела приобретала большое значение. Я начал борьбу за открытие второго фронта. Какие усилия тогда прилагались! Когда поступали благоприятные сообщения и дело спорилось, я ощущал внутреннее спокойствие. Каждый вечер, возвращаясь домой в дребезжащем вагоне метро, я думал об одном и том же: как наиболее эффективно оказать помощь советскому народу в борьбе против превосходящих сил фашистов. И с той же мыслью я утром ехал на работу. Потом были Сталинград и Курск, и великие надежды человечества осуществились в грандиозных победах советских армий.

Шли годы. Через мои руки проходили сообщения чрезвычайной важности и, обработанные, уходили снова. А когда пришла пора и я стал готовиться к отъезду в чехословацкую часть, то обнаружил, что за все это время так и не узнал ни Англии, ни Лондона.

Осенью, когда палатки отсырели и земля промерзла, чехословацкую бригаду перевели в более теплый гарнизон, в Лимингтон. Бесконечные караулы, тревоги и тренировки по борьбе с десантом в сорок третьем году сменились гарнизонной службой по охране восточного побережья. Одно только не изменилось - дух Пиккадилли, дух министерства обороны. В Лондоне я боялся войти в рабочие комнаты МНО, особенно в первый, самый бюрократизированный отдел. Когда меня потом перевели в штаб строительства вооруженных сил, жизнь стала невыносимой.

Воспоминание за воспоминанием проходили у меня перед глазами.

Была ли жизнь в Англии идиллией? Кому как. Мне она такой не казалась. Каждую минуту происходили ужасные вещи, и я о них знал. Зажмурив глаза от всего ужасного, что мне пришлось увидеть, я настолько, порой уходил в себя, что не замечал некоторых второстепенных вещей, лежавших гораздо ниже уровня моего сознания. Случалось, что я разговаривал дома вслух сам с собой. Нет, жизнь в АНГЛИИ не была идиллией. Потом, когда мне сообщили, что я внесен в списочный состав транспорта на восток, я с удовлетворением сел в кресло и задумался.

До самого отъезда на фронт меня очень интересовала личность командира чехословацкой восточной части, в которую я ехал. Я не был знаком с генералом Свободой, но странно - он притягивал меня чем-то, он казался мне каким-то близким по душе, хотя я его и никогда не видел. Может, причиной этому были его речи, которые я слышал и читал и которые меня всего захватили. За ними и на расстоянии чувствовался большой человек. Я часто ловил себя на том, что постоянно думаю о командире 1-го чехословацкого армейского корпуса в СССР, о той минуте, когда я взгляну ему в глаза.

* * *

Прежде чем отправиться в дальний путь, мне пришлось немало пережить приключений с немецким реактивным снарядом Фау-1. Когда английская общественность 7 июня 1944 года впервые познакомилась с этим оружием уничтожения, она не могла сразу избавиться от жуткого впечатления от механического убийцы, набросившегося на Лондон. И хотя вражеский пилот-человек, наделенный управляемой волей и полный лютой ненависти в сердце, был еще более немилосердным, чем маленький беспилотный самолетик Фау-1 с тонной взрывчатки на борту и точно отмеренной дальностью полета, людей пугала неизвестность. Куда и когда упадет этот жуткий робот, непреклонно летящий по заданной ему траектории?..

Случилось так, что гитлеровцы пустили в ход это оружие раньше, чем планировали. Причиной тому послужили непрерывные бомбардировки их стартовых площадок на французско-бельгийском побережье. В самое тяжелое время до Лондона долетало несколько сот летающих бомб ежедневно. В месте падения этого робота тысячи людей погибали под обломками домов. Воющий звук, сопровождавший полет Фау-1, держал миллионы жителей в страшном напряжении. Затаив дыхание, они ждали, чем кончится игра с жизнью, этот спектакль, разыгранный хрюкающим чудовищем. Раздавался громовой удар, поднимались тучи пыли и дыма, в обломки превращались дома. Когда из-за нехватки горючего замолкал мотор летающей бомбы, тогда робот планирующим полетом опускался на землю, и даже средь бела дня нельзя было определить место его падения. Самыми худшими были эти минуты в ожидании гибели.

Однако шок от Фау-1 не был длительным. Об этом позаботились сами англичане, их упрямая и отважная натура. Они приучили себя воспринимать смертельную опасность фаталистически, как элемент повседневной жизни: они ходили с нею на работу, в магазины, на прогулку.

Реактивные снаряды из ночи в ночь уничтожались бомбардировками стартовых площадок. Их сбивали истребители над Ла-Маншем и в сельской местности на юге страны. Фау-1 запутывались и заградительных сетях на окраине Лондона.

Однажды в полдень и мы прислушивались из окон верхнего этажа здания штаба недалеко от Гайд-Парка, пытаясь уловить направление полета двух приближавшихся летающих бомб. Они еще не были нам видны, но по звуку казалось, будто одна из бомб летит прямо на нас. Потом мы увидели ее. Казалось, она пройдет мимо, но в последние секунды мы от страха потеряли дар речи. Бомба шла точно на нас, и, кроме того, она вдруг перестала гудеть и быстро начала терять высоту. Неотвратимо приближалось столкновение Фау-1 с нашим домом. Как глупо ведут себя люди в такие минуты! Мы отскочили к стене, кто-то залег под стол, кто-то выбежал из комнаты. Робот пролетел впритык с трубами нашего здания, и в двухстах метрах от него с грохотом взорвался на самом краю парка. В земле осталась глубокая воронка. В другом крыле нашего здания взрывом вырвало все оконные рамы...