Альфред Рессел - По дорогам войны

Рано утром Махалек и Ягош стали наперебой уговаривать меня принять участие в "охоте".

- Самый подходящий момент для перехода!.. - твердили они в один голос.

- А как же моя семья? - спрашивал я.

- Семья подождет, пока не улучшится погода, - отвечали они.

- А пока что я буду делать? - допытывался я.

- Сидеть в Мияве и ждать, пока твои сами туда не переберутся...

- А если что-нибудь с ними случится?

Они промолчали.

В этом разговоре было что-то странное, была какая-то недоговоренность. Эти люди обещали помочь мне перейти границу, и единственное, что от них требовалось, - выполнить свое обещание. Когда я рассказал обо всем Франтишке, она испуганно прижалась ко мне и почему-то заговорила шепотом:

- Не верь им, пожалуйста, не верь!.. Мы должны идти только вместе. Она была в отчаянии.

- Знаете, друзья, - сказал я чуть позже Ягошу и Махалеку, - из нашей затеи, наверное, ничего не выйдет. Впрочем, попробуйте сами поговорить с Франтишкой.

Кажется, они все поняли и больше меня не уговаривали.

И снова страх. Боязнь не выбраться отсюда с семьей, боязнь, что нас что-нибудь разлучит. Так безрадостно и уныло прошел день. Потом мы услышали смех: веселые и раскрасневшиеся от мороза Милан и Фред вернулись с катания на санках. Как приятно было слышать этот детский смех!

Вечером, лежа в огромной двуспальной постели, которую нам любезно уступили Ягошовы, мы с Франтишкой почти не разговаривали. Мы молча смотрели в темноту ночи, мысленно возвращаясь к одному и тому же вопросу.

- Что с нами будет? - вздохнула жена. Больше она ничего не сказала. Впрочем, вопрос был излишним. Ответ на него никто дать не мог.

Франтишка все еще не спала. Молчала, но не спала. Потом мы погрузились в сон. Впрочем, какой это был сон? Тревожные мысли не давали нам покоя! Здесь, у Ягоша, мы чувствовали себя в относительной безопасности. А что будет потом, когда мы расстанемся с этими людьми?..

8 января 1940 года, третий день нашего пребывания в Вельке, клонился к закату, а мы по-прежнему сидели на месте. Бездействие ужасно угнетало. Я обратился к учителю, чтобы узнать обстановку. Расстроенный, огорченный Франтишек сообщил, что подступы к Мияве охраняются патрулями глинковской гвардии и что то же самое происходит, вероятно, по всей границе между Моравией и Словакией. Ягош сказал, что, пока у него не будет точной информации, он не станет напрасно срывать нас с места. В первое мгновение я подумал, что вся наша затея провалилась, но Ягош успокоил меня, сказав, что обычно столь усиленное патрулирование границы продолжается недолго. Он советовал набраться терпения и ждать. Я видел, что учитель искренне пытается помочь нам. И, как бы подтверждая это, Ягош произнес:

- Будь что будет - попытаемся перейти все вместе.

Вечером стало известно, что Франте Махалеку с группой удалось благополучно перейти границу. По пути они умудрились даже подстрелить лисицу.

- Вот негодник! - добродушно проворчал Ягош, а мне опять вспомнился раскатистый смех Махалека.

В эти дни я часто думал о своем старом и больном отце, который жил не в Праге. Я наверняка огорчил его нашим поступком, лишив старика радости видеть любимых внучат. Он не был посвящен в мои планы. Отцу, конечно, следовало бы сказать всю правду, но я не чувствовал себя готовым сделать это. Он, кажется, о многом догадывался. Не от предчувствия ли близкой разлуки отец в последнее время еще больше сгорбился?..

* * *

9 января никаких новых известий о ситуации на границе не поступило. Больше ждать я не мог: это становилось опасным для всех вас, особенно для детей. Необъяснимый страх разрывал мне душу: что-то нужно было предпринимать! И немедленно!

После обеда поднялась суматоха. Пришел Ягош и сообщил, что на днях рано утром мы отправимся в путь. Он все обсудил с местными жителями, и вместе они решили, что границу протектората мы перейдем под видом лесорубов, а наши вещи и одежду крестьяне переправят к горцам на словацкую сторону.

Это была идея! Понятная и простая, она будто вдохнула в нас новую жизнь. Мы вновь обрели уверенность в себе. Мы жаждали решительных действий. Показываться на улице нам не рекомендовали (кругом шныряло гестапо), поэтому мы слонялись по комнатам и без умолку говорили. Нам уже не сиделось на месте.

Мы постоянно беспокоились за Милана: термометр на улице показывал 25 градусов. Сообщение учителя о предстоящем переходе, казалось, разогнало весь холод вокруг, и днем мы все-таки отправили детей на улицу, чтобы они хоть немного попривыкли к морозу.

Связной вернулся 10 января. Граница по-прежнему охранялась усиленными нарядами, чтобы закрыть Западную Словакию от притока чешских беженцев. Эти несчастные люди, рассказал связной, бродят неподалеку от границы, без денег и приюта, доставляя немало хлопот властям и местному населению. У меня свалился камень с сердца: гестаповцами там, кажется, и не пахло. Правда, к горцам частенько наведывались немецкие и словацкие жандармы, и наши планы укрыться в лесной сторожке вызывали сомнение.

Сейчас все решало время, но Ягош не торопился: в случае провала первого варианта он запланировал ужо второй. Как и многие здравомыслящие люди, учитель не кичился, не превозносил собственную персону и даже в самые критические минуты умел трезво оценить обстановку, тем более теперь, когда были на карту поставлены человеческие жизни. Тщательно взвесив все "за" и "против", Ягош наконец назначил срок - пятница 12 января. Маршрут, который он для нас выбрал, был труднее обычного, но зато гарантировал относительную безопасность. Нам предстояло сделать большой крюк, чтобы обойти немецкую таможню, а дальше, если повезет, мы надеялись незаметно проскользнуть в девственный лес, раскинувшийся на многие километры.

Весь день держался тридцатиградусный мороз. Мы в шутку называли его слабой оттепелью. Больше всего мы беспокоились за Милана. За Фреда я не боялся: у него были валашские сапоги и теплое пальто. В глубине души я очень надеялся на человеческую доброту и не ошибся: как только стемнело, крестьяне принесли нам обувь и теплую одежду. Переодевание вызвало веселое оживление. Ботинки оказались большими и старыми, меховая шапка закрывала Фреду пол-лица, и только Франтишке одежда пришлась более или менее впору: перевязанная крест-накрест шерстяным платком, она выглядела настоящей уроженкой здешних мест.

Вечером появились поручик, летчик и надпоручик железнодорожных войск. Потом подошли и остальные беженцы. Самое время было уходить.

* * *

Накануне выхода, 11 января, мы отдыхали и мысленно готовились к встрече с неизвестностью. По правде говоря, я больше не испытывал страха; хотелось только одного - скорее оказаться по ту сторону гор.