Альфред Рессел - По дорогам войны

В ту памятную ночь на 29 ноября мы, кто как мог, бодрствовали в сельской избе в Виславе. Генералы Свобода и Клапалек подремали сначала сидя, а потом прилегли немного на постель из соломы. Мне не удавалось заснуть, хотя свет керосиновой лампы и усталость нагоняли дремоту. Придут ли вовремя батареи? Сможет ли артиллерия всей своей мощью поддержать тяжелый бой пехоты по форсированию реки? Подобные беспокойные мысли то и дело приходили в голову. Вспомнилось, с каким явным неудовольствием командир корпуса выслушал мое сообщение о том, что орудия и машины с боеприпасами торчат на дорогах в грязи, поэтому нет гарантии, что они вовремя придут на огневые позиции. Но повлиять на создавшуюся обстановку было не в моих силах. Утром мы с облегчением вздохнули: обоим полкам 3-й бригады удалось вытащить из трясины большинство орудий и выйти в районы огневых позиций.

Разведку боем намечалось провести в том месте, где Ондава, стиснутая высотами, образует узкое ущелье - на половине пути из Свидника в Строчин. Река омывает здесь подножие лесистой высоты 230 с красноречивым названием Каштел{10}. Высота тут круто спускается к реке и заканчивается обрывом. Позже он оказался серьезной преградой на пути чехословацкой пехоты к господствующей высоте. По плану взятие вершины создало бы выгодный плацдарм для развития успеха.

Генерал Свобода торопил командиров принять все меры для ускорения подготовки к атаке. Эта спешка, по правде говоря, нам не понравилась, тем более что все факты свидетельствовали о необходимости перенести атаку на одни сутки. У генерала, видимо, имелись свои основания не соглашаться с этим. В конце концов получилось так, что намеченную на утро атаку из-за непроходимости дорог перенесли. Только около 17 часов вечера 2-й и 4-й батальоны пошли вперед. Для артиллеристов это было, конечно, чересчур поздно, чтобы они могли эффективно помочь пехотинцам.

Пехоте предстояло сбежать с высот к реке, перейти ее вброд и атаковать лесистую высоту Каштел. Мы находились близ этого места на НП и наблюдали за ходом атаки. Все шло очень хорошо. Наши артиллеристы вели точный огонь. Пехота бежала к реке, как на учении, и форсировала ее вброд.

Немецкая артиллерия молчала. Это казалось загадочным. Если противник и мог остановить атакующих, то лучшим местом для этого все же был рубеж реки Ондава. Вокруг пехотинцев по воде запрыгали гейзеры от пулеметных очередей, но разрывов снарядов пока не наблюдалось.

В это время генерал Свобода повернулся ко мне и спокойно, с довольным выражением лица произнес:

- Молодцы! Пробежали.

И действительно, пехота сделала столь быстрый рывок, что артиллерия противника запоздала. Когда она открыла заградительный огонь, наши уже были за рекой и вели бой в лесу. Немецкие снаряды густо сыпались туда, где пехотинцев уже не было.

Наступление 29 ноября 1944 года вошло в историю 1-го чехословацкого армейского корпуса как бой, в котором немцы впервые применили против нас снаряды с фосфорным зарядом. Горящий, фыркающий белым огнем фосфор высоко вздымался к небу, освещая все вокруг, подобно бенгальскому огню. Горела земля. Страшно было даже подумать, что произошло бы с пехотинцами, попади они в гущу этой иллюминации: они сгорели бы заживо!

В лес удалось проникнуть лишь какой-то части нашей пехоты. Там она была остановлена артиллерийским огнем и контратаками противника. На вершину пробиться не удалось. Тяжело было смотреть на некоторых из наших обессиленных солдат, которые уже не смогли карабкаться по крутым склонам Каштела. Поручик Дзендзел, командир 4-й батареи 3-го артиллерийского полка 120-мм минометов, продвигался к вершине вместе с командиром батальона автоматчиков. Поручик рассказал мне потом, в какое пекло попали автоматчики, когда немцы начали стрелять по ним фосфорными снарядами.

Бой продолжался до самой темноты. Вспышки выстрелов показывали, откуда ведется огонь, а также где разгоралась рукопашная схватка. Особенно смело сражались поручики Свитек и Старек. Эти молодые офицеры, лишь недавно окончившие советское училище, погибли в этом бою смертью храбрых.

Ночью пехота отошла назад, за речку. Командир корпуса приказал прекратить дальнейшие атаки. Попытки форсировать Ондаву и прорвать линию обороны противника на западном берегу реки не дали результатов и на других участках фронта 38-й армии.

Войска армии, как и чехословацкий армейский корпус, были сильно измотаны после трехмесячных боев в тяжелых условиях Карпат и ненастной погоды, поэтому до половины января они находились в обороне вдоль Ондавы.

Мины, мины, мины...

2 декабря 1944 года я оказался по делам службы в деревне Хотча у Стропкова. Деревня была целиком выжжена. От деревянных домов остались лишь печи. Закопченные трубы одиноко торчали на фоне неба. Возле пожарищ молчаливо стояли в неподвижных позах бессильные в своем горе старушки в шерстяных платках. Они бросали на меня исступленные пронизывающие взгляды, которые говорили о крайней степени отчаяния. Женщины Хотчи, когда-то такие милые и веселые, теперь стояли с воспаленными от слез глазами, но уже не способные плакать.

За деревней валялись туши погибшего скота. Возле костра сидела группа советских солдат. В руках у них были письма с родины. Шел дождь со снегом, а кругом - вода, болота и сплошная трясина.

4 декабря штаб корпуса переместился из польской деревни Барвинек в Вельке-Буковце под Стропковом. Этот большой населенный пункт, не пострадавший во время боев, теперь оказался в весьма затруднительном положении. Немцы с дьявольской изощренностью заминировали все его окрестности. Только в этой деревне саперы сразу же после вступления обезвредили до 5 тысяч мин. При повторной проверке было изъято еще 1600 различных взрывных устройств. Казалось, этому не будет конца. То и дело раздавались взрывы, и каждый такой случай кончался трагически. Количество жертв росло, становилось все больше свежих могил. Одному солдату миной оторвало ногу, другому - руку, третьего разнесло на куски.

Помню, один солдат пошел в сарай за сеном. Я крикнул ему об осторожности, но он отмахнулся. Через секунду раздался взрыв, послышались крики: у солдата оторвало руку, были выбиты глаза.

В саду под окнами школы из земли торчали три неразорвавшиеся бомбы. Смотреть на них было мало приятного. Возле них в луже валялись школьные тетрадки. Я поднял тетрадь Марушки Венчишиной и перелистал страницы. Бог знает, какая судьба постигла эту восьмилетнюю девчушку!.. Ровный почерк будто раскрывал передо мною трепетное детское сердце и хоть на минуту заставил забыть о войне, о торчавших из земли бомбах.

Гитлеровцы часто минировали также наших убитых или раненых, которые временно оказывались на территории, занятой противником, или там, куда проникали его разведгруппы. В результате чувствительные потери несли воины-медики, когда они оказывали первую помощь, и похоронные команды при эвакуации павших с поля боя.