Валерий Попов - Дмитрий Лихачев

Международные конференции с большим количеством иностранных гостей теперь уже не считались чем-то невероятным. Лихачев был одним из тех, кто после долгого перерыва распахнул заржавевшие ворота в большой мир.

Я бы ни за что не взялся за эту книгу о Лихачеве, если бы не дружил со многими сотрудниками Пушкинского Дома, хорошо знавшими ДС (так они называли его между собой). Их рассказы, да и сама их жизнь в этом доме были очень интересны. И в Пушкинский Дом, в гости к приятелям — Игорю Смирнову, Александру Панченко, Саше Лаврову, Славе Багно, Эдуарду Шубину, Сергею Гречишкину — я ходил не раз.

За тяжелой входной дверью — и перед второй такой же — гулкий мраморный вестибюль. Как раз там я часто встречал моих молодых тогда друзей, у которых тут был свой «курительный клуб», место доверительных разговоров.

Как бы «среди них» стоял красивый мраморный памятник — Александру Веселовскому (1838–1906), одному из основателей Пушкинского Дома, бывшего поначалу лишь местом сбора пушкинских рукописей. Над ним высоко на стене — мраморные доски в память о выдающихся русских филологах, основателях Пушкинского Дома — ученого-хранителя, члена-корреспондента АН СССР Бориса Львовича Модзалевского (1874–1928) и первого директора академика Нестора Александровича Котляревского (1863–1925).

За второй дверью — гулкое фойе и три огромных пролета старинной мраморной лестницы. На одной из ее площадок — бронзовая скульптура Минина и Пожарского, а заканчивается она широкой светлой площадкой с копией знаменитой картины Айвазовского и Репина «Прощай, свободная стихия!» — где серое штормовое море изобразил Айвазовский, а стоящего на скале у воды Пушкина в «крылатке» — Репин.

В рабочий кабинет Лихачева, в Сектор древнерусской литературы, нужно подниматься выше. С площадки — влево, через темноватый директорский коридор, где расположены бюсты классиков и кабинеты начальства. Тут же тяжелая дверь одного из «лихачевских кабинетов», но так он стал называться уже позже и использовался Лихачевым для официальных высоких встреч, когда он уже стал возглавлять Фонд культуры.

Теперь там табличка: «Мемориальный кабинет академиков М. П. Алексеева и Д. С. Лихачева». Кабинет этот роскошен — старинные тяжелые столы, шкафы, но следов пребывания М. П. Алексеева и Д. С. Лихачева здесь не наблюдается. Кабинет помпезный и несколько холодноватый. Настоящий рабочий кабинет Лихачева в другом месте. Но туда надо еще подниматься и подниматься. Открыв незаметную дверку в директорском коридоре, оказываешься на черной лестнице — правда, тоже огромной. И до самого конца он одолевал эту лестницу сам. Иногда лишь, и то в последние годы, он позволял забрать его тяжелый портфель и нести рядом.

Отдел древнерусской литературы (его часто и сейчас называют «сектор», как раньше) расположен в четырех комнатах на третьем этаже, за небольшой белой дверкой.

В этом отделе Лихачев проработал с 1937 по 1999 год, до самой кончины, то есть 62 года без перерыва.

Долгое время сектор возглавляла замечательная Варвара Павловна Адрианова-Перетц, и веселые молодые сотрудники называли сектор «монастырь игуменьи Варвары» — при всем уважении и любви к ней.

Вскоре после войны Адрианова-Перетц передала Лихачеву руководство сектором, добившись при этом, чтобы его выбрали членом-корреспондентом Академии наук. Как говорила Варвара Павловна, «члена Академии собаки меньше кусают». Лихачев активно занялся подбором ученых для развития сектора. В секторе уже работали известные специалисты по древнерусской литературе И. П. Еремин и М. О. Скрипиль. Вскоре после аспирантуры были приняты Г. Н. Моисеева и Л. А. Дмитриев. Лихачеву хотелось взять уже опытных фольклористов, таких как К. В. Чистов и В. Е. Гусев, но они нашли работу, которая была ближе к их специальности.

Лихачев относился к формированию сектора очень ревностно. Когда он просил взять на работу Р. П. Дмитриеву, которую он знал еще как слушательницу своего семинара на историческом факультете в 1946 году, и не получил поддержки, он сгоряча даже опрокинул мраморный столик в кабинете научного секретаря. И Дмитриева была принята. Но такое было скорее исключением. Сама Дмитриева вспоминает:

«Как правило, он держался вежливо и сдержанно, даже если бывал недоволен. Он умел держать себя в руках. Вообще, по натуре он был человек застенчивый, но всегда собранный, благородный и элегантный, обладал интеллигентными манерами, не допускал возможности фамильярного поведения, а потому и его собеседники должны были быть сдержанными при общении с ним. При этом у него был особый дар собеседника: он умел располагать и очаровывать своих слушателей. Помню, как мы с ним пришли в Рукописный отдел Библиотеки Академии наук: мне нужно было получить рукописи для работы над кандидатской диссертацией. Дмитрий Сергеевич представил меня и стал вести приятную беседу с тремя пожилыми сотрудниками отдела — создалась очень хорошая обстановка, что в дальнейшем очень помогло мне в работе».

Главной целью Лихачева было создать в Пушкинском Доме крупный научный центр по изучению древнерусской литературы. И он добился этого, действуя спокойно и методично, вежливо, но упорно — как и во всех других случаях.

В одном из писем Лихачев пишет: «В нашем секторе остались лишь хорошие люди. Все плохие ушли». Лихачев вовсе не тихий кабинетный ученый, он — боец. Сила его не только в его научной гениальности — но и в умении своим авторитетом формировать научную среду. И ему удается в конце концов собрать в отделе древнерусской литературы не только талантливых, но и верных людей. Всех, кто работал в секторе (позже — Отделе древнерусской литературы) и помогал Лихачеву, и тех, кому он помогал в науке и жизни в разное время, трудно перечислить. Упомянем лишь основных сотрудников — Г. Прохорова, В. Бударагина, А. Панченко, О. Белоброву, Н. Понырко, Т. Краснобородько, М. Рождественскую, И. Смирнова, С. Фомичева, И. Лобакову, Е. Водолазкина, О. Панченко, Л. Лихачеву, А. Боброва, Р. Дмитриеву (упоминаю лишь тех, кто оставил воспоминания о работе с Лихачевым). Вместе они представляли реальную силу, и, опираясь на них, Лихачев уже мог бороться. И вскоре показал свою отвагу и силу, став главным заступником справедливости, непререкаемым авторитетом.

Стоит вспомнить хотя бы историю с Бельчиковым, присланным неожиданно из Москвы на пост директора института. Вскоре тот показал полную свою несостоятельность. Ретиво реализуя «полученные указания», он сумел добиться лишь одного — весь институт был охвачен склоками, обидами, измучен совершенно нереальными и никому не нужными заданиями.

И тут Лихачев — именно он — поднялся «во весь свой гигантский рост» — и спас институт. Он поехал в Москву, в Академию наук, поскольку там его уже знали и уважали. Он пришел в кабинет к академику-секретарю Отделения литературы и языка (ОЛЯ) АН СССР В. В. Виноградову, который «отвечал» за литературу и филологию — при этом был настоящим ученым и — хитроумнейшим аппаратчиком, используя этот свой «дар» чаще всего на пользу науке. К сожалению, потом его на этом посту сменил М. Б. Храпченко. У того уже вся энергия уходила на то, чтобы «внедрить» в научную среду постановления партии и правительства. А Виноградов был авторитетен, интеллигентен и независим, разумеется, в тех пределах, которые позволял ему высокий пост. Когда Лихачев вошел в кабинет Виноградова, Бельчиков сидел уже там. Лихачев приехал в Москву не один. С ним был еще Михаил Павлович Алексеев, авторитет которого в Пушкинском Доме был тоже довольно высок, и впоследствии он тоже стал академиком, весьма уважаемым. Алексеев приехал из Иркутска, успешно возглавлял сектор западной литературы, и тоже, как и Лихачев, сумел собрать у себя в отделе замечательных людей. Молва гласит, что они не слишком симпатизировали друг другу, хотя держались, разумеется, всегда корректно. На предложение Лихачева поехать в Москву Алексеев сразу же согласился.