Валерий Попов - Дмитрий Лихачев

Однако скептики не унимаются никогда, и для них разрушить что-то великое даже более престижно, чем что-то создать. Созидание — не их профиль. Выдвигается такая версия: да — сходство между «Задонщиной» и «Словом» существует, но это объясняется тем, что как раз «Слово» было сделано опытными мистификаторами после «Задонщины», и хотя события «Слова» относятся ко временам значительно более древним, тем не менее оно создано позже и является мистификацией с использованием стиля и языка «Задонщины».

Эту смелую теорию выдвинул в конце XIX века французский славист Рене Леже, а с тридцатых по шестидесятые годы XX века ее усиленно развивал тоже французский славист Андре Мазон. Основой этого «открытия» было изучение трех разных списков «Задонщины». Изучением и сравнением трех этих списков еще раньше занимался чешский ученый Ян Фрчек, и Мазон строил свои гипотезы на основе его наблюдений. Филология — удивительная наука. Она в большей мере строится на полемике между учеными, их согласии или несогласии, в гораздо большей степени их интересуют мнения дружественных или враждебных коллег о каком-то предмете, нежели сам предмет изучения. Это уже не отображение изучаемого предмета, а отражение уже отраженного в чужом зеркале, а затем появляется множество других повторных отражений, и всё запутывается окончательно. Понятно и интересно это уже только им, и влияет уже только на одно — на их взаимоотношения. И со стороны кажется удивительным, что сам предмет обсуждения, то есть конкретное произведение, давно скромно маячит в сторонке, а все сводится к битве авторитетов, и все внимание филологического мира приковано к этому: кто кого? И действительно — что им может сделать безымянный автор «Слова о полку Игореве»? А вот доктор такой-то или членкор такой-то, с его новой теорией, к которой надо пристраиваться (или бороться?), может очень конкретно помочь — или навредить. Все эти хитросплетения весьма ярко проявились в борьбе вокруг датировки «Слова о полку Игореве».

Фрчек считал (в общем-то, как это у них принято, на основе исследований более ранних ученых), что «список» (для нас более привычно слово «оригинал») «Задонщины» в Кирилло-Белозерском монастыре является самой древней и самой краткой версией и относится к XV веку. Имеются еще две рукописные версии, более пространные — Фрчек считает их более поздними — второй и третьей. Отмечено безусловное сходство «Слова о полку Игореве» с той версией «Задонщины», которую, с подачи Фрчека, принято считать третьей. Из этого Мазон выводит свое «открытие»: раз «Слово» больше всего походит на третью, самую позднюю версию «Задонщины», значит — автор «Слова» ориентировался на эту позднюю версию «Задонщины», и поэтому «Слово» никоим образом не могло быть создано раньше. А поскольку «Слово» было обнаружено в Кирилло-Белозерском монастыре в XVIII веке, то авторство ее стали приписывать настоятелю монастыря и довольно известному литератору того времени Иоилю (Быковскому). Некоторые, например Мазон, приписывали авторство коллекционеру Мусину-Пушкину, в собрании которого и объявилось «Слово». Эти версии нашли много сторонников. Всегда искусительно разрушать что-то устоявшееся, быть смелым. А какие статьи и диссертации можно тут написать и вполне сделать карьеру! И скептики (или, может, просто желающие прославиться) стали с ликованием обнаруживать в тексте «Слова» признаки «позднего происхождения» — модернизмы, полонизмы, галлицизмы, приметы оссианства и даже американизмы.

Однако теория Мазона после долгого изучения была отвергнута серьезными учеными как в России, так и за рубежом. Но «смута» поднимается вновь и вновь. Казалось бы — зачем мучить себя и всех? То, что «Слово о полку Игореве» — великий шедевр, никто вроде не спорит: это слишком очевидно. Но — ревность тщеславных, но недостаточно гениальных людей, к великому сожалению, существует и в культурной среде проявляется в формах более-менее скрытных, «беспристрастных» и «сугубо научных». Шедевр «обгрызается» как-то «по краям». Да — шедевр, но… дальше идут придирки самые разные, и эмоциональная суть их ясна: шедевр, да не совсем, не тогда создан да и не тем. Казалось бы, что мне из того, что «Борис Годунов» написан Пушкиным не в Михайловском, а… в Риме, где Пушкин, оказывается, побывал! Небывалое открытие! Тянет на докторскую!.. но нам-то что? Наше счастье от прочтения шедевра, от всех этих «открытий» ничуть не убывает. Но не убывает и число желающих «подпилить устои»: а вдруг «оно» рухнет и еще один великий, к их тайной радости, окажется «не великим».

Казалось бы, ясно: «Не оспаривай глупца!» Но с изобретением диссертаций и научных званий ситуация значительно осложнилась: тебя могут обвинить не только в некомпетентности, но еще и в интригах, «перекрывании дороги» кому-то и т. д. И Лихачеву пришлось доказывать подлинность, значимость «Слова», защищать его от нигилистов, которым хотелось бы стащить «Слово» с пьедестала, а заодно — и самого Лихачева. Как раз второе, может быть, и было для многих главным.

Лихачев пишет спокойную, ничуть не агрессивную статью «Изучение „Слова о полку Игореве“ и вопрос о его подлинности», где он анализирует и отметает причины, по которым его противники относят «Слово» к гораздо более позднему веку, когда подобные сочинения уже не создавались.

Первый аргумент «ниспровергателей» был такой: «Слово», которое Лихачев относит к XII веку, было обнаружено не в древнем списке рукописей, а в более позднем, бумажном — а бумага стала использоваться никак не раньше XV века, а широкое распространение получила и того позже. Лихачев пишет в ответ: да, не оригинал, более поздняя копия — но и многие другие сочинения, чье древнее происхождение ни у кого не вызывает сомнений: «Слово о Законе и Благодати» Илариона, «Поучения Феодосия Печерского», «Хождения игумена Даниила», «Моление Даниила Заточника», обнаружены именно в позднем, бумажном варианте, а все известные подделки, с шумом разоблаченные, как раз были подделаны, для большей убедительности, под древние, «добумажные» рукописи, причем очень умело — ведь этим занимались такие знаменитые и понаторевшие фальсификаторы XIX века, как Бардин и Сулакадзев.

Отметает Лихачев и подозрения ниспровергателей насчет того, что Мусин-Пушкин специально сжег во время пожара 1812 года «Слово», чтобы скрыть факт подделки — то есть, как иронизирует Лихачев, «сжег вместе со своим домом, имуществом и исключительно ценным собранием рукописей». Неужто все это специально сжег?!

В том, что список «Слова» действительно существовал, подтверждает сам H. М. Карамзин, видевший его и сделавший из него выписки. «Слово», доказывает Лихачев, никак не могло быть создано в XVIII веке, поскольку оно было расшифровано и понято с большим трудом — вряд ли подделка может быть столь трудна для понимания: их всегда делают более «доходчивыми». Рукопись была записана слитными буквами, и было весьма непросто разъять их на слова, поскольку смысл многих слов рукописи был уже неизвестен. Лихачев указывает на многие случаи, когда слова не были разгаданы или разгаданы неверно и смысл оказывался темным или искаженным. Потребовалась долгая работа по расшифровке рукописи, и лишь намного позже темные места были расшифрованы. Для подделки это слишком сложно.