Валерий Попов - Дмитрий Лихачев

Хорошо шла и домашняя, семейная жизнь. Муж Веры, архитектор Юра Курбатов, зарабатывал достаточно, чтобы съездить в Финляндию и купить там машину — правда, нашего «москвича», но в то время и это было шикарно. Они стали много ездить, бывали, например, в селе Рождествено, смотрели дом Набокова, которого Вера очень любила. Как раз были изданы, после долгого перерыва, Пастернак, Цветаева, Мандельштам. Вера знала их наизусть, часто читала.

Лихачев вспоминает, как они однажды были в Новгороде и как замечательно провела Вера экскурсию — выразительно, коротко, отчетливо, ни одного лишнего слова. Вообще — она была немногословна, не терпела телефонной болтовни — только по делу. Отличалась замечательным тактом, подходом к людям. Лихачев много написал об этом в той папке: например, как вдруг у него испортились отношения с его учителем, Владиславом Евгеньевичем Евгеньевым-Максимовым, и только Вера сумела их восстановить. Профессор Евгеньев-Максимов, человек уже пожилой, вдруг стал холоден с Лихачевым: похоже, завидовал его успехам и даже его зарубежным поездкам. Сам Евгеньев-Максимов оказался невыездным. Однажды Лихачев поделился своими переживаниями с Верой — и та все устроила: легко, не напряженно, естественно и как бы само собой. Вера как раз вернулась из Англии, где познакомилась с ученицей Евгеньева-Максимова — Дики Пайман, и чтобы рассказать о ней, пригласила Евгеньева-Максимова в гости. Вечер прошел чудесно, Евгеньев-Максимов подобрел, снова потеплели их отношения с Дмитрием Сергеевичем. И нигде Вера не совершила ни одной ошибки, ни разу не сказала ничего такого, что бы вызвало его зависть: ведь Евгеньев-Максимов, несмотря на все заслуги его, за рубежом не был ни разу.

Лихачев вспоминает, как Вера быстро и красиво накрывала на стол, как умела для каждого гостя найти тему, близкую ему, и все уходили счастливые. Была всегда подтянутой, деятельной, работала много — и всегда четко, нацеленно… словно знала, что отведено ей немного.

Однажды зашедший в гости профессор филологии Виктор Андроникович Мануйлов, всерьез увлекавшийся гаданиями по руке, предсказал Вере короткую жизнь. Вера побледнела. Мануйлов, спохватившись, стал оправдываться, что-то бормотал…

Гибель ее выглядит нелепой и случайной, но на самом деле — во всем есть тайная закономерность, характер формирует судьбу, навевает надежды — и предчувствия. Потом, когда горе уже случилось, вспоминаются даже какие-то знаки судьбы. В сознание Дмитрия Сергеевича впечаталось, как однажды мальчик попал под трамвай, в котором ехал Лихачев, и он видел лицо мальчика, когда его ноги попали под колеса. С тех пор «тема транспорта» у Лихачева вызывала ужас. С детства Вера словно играла с этой опасностью — убегала от няньки через дорогу. Когда они переехали на Басков переулок и ездили в старую школу на трамвае по улице Салтыкова-Щедрина, каждый день Лихачев волновался. И о волнениях своих написал в этой папке, которую «позволил» прочесть только после его смерти… Подыскали школу поблизости — на улице Маяковского. Как Вера не хотела переходить в новую школу: бросалась на колени, умоляла!

А когда вышла замуж, муж Юра приобрел машину — сначала был «москвич», потом «жигули». Лихачев волновался, умолял Юру (и Вера тоже водила!) ездить осторожно. «Как было страшно, — пишет Лихачев, — когда однажды по крыше машины ударил шлагбаум!»

«При всей ее деловитости и аккуратности, — вспоминал Лихачев, — Вера всю жизнь спешила, словно знала, что время ее ограничено — со всеми ее статьями, диссертациями, поездками за границу. И как много она успела! Когда мы с мамой ездили по Волге — в каждом музее были Верины ученицы, и говорили о ней с уважением и благодарностью.

Вера и дома работала как автомат — быстро накрывала на стол, быстро убирала со стола, быстро мыла посуду. Когда на Пасху шли в Шуваловскую церковь к могилам родственников, убирала их… И погибла она по-своему прекрасно — спешила на родительское собрание».

В парке Лесотехнической академии, возле которого, на Втором Муринском, жила вся семья Лихачевых, есть место, где много гаражей, автобаз. Там Вера и погибла — обходила спереди стоявший у тротуара грузовик и попала под легковую машину.

«Я больше всего боялся за девочек, — пишет Лихачев. — Учил их, переходя улицу, смотреть сначала налево, потом направо… Налево она не посмотрела. А направо уже не успела посмотреть!»

Когда погибла Вера, Лихачевы-старшие были в поездке… Очевидцы вспоминают, как их привезли на машине к дому, как они вышли и медленно пошли под руку — немолодые уже люди.

Александр Рубашкин вспоминает, как его сестра-медик, вместе с мужем-реаниматологом, жившие в том же доме, пытались привести Лихачевых в норму. Лихачев отказался смотреть на мертвую Веру до похорон.

Лихачев вспоминал: «Вера и Мила (Мила тоже стала искусствоведом, работала в отделе Древней Руси Русского музея. — В. П.) благодаря своим красным музейным книжечкам проводили нас всех в музеи, в дом Китаевой, в Павловске — на выставки костюма, портрета, мебели… Вера с Юрием Ивановичем и Зиной ездили в Пушгоры».

Вспоминаются более ранние записи Лихачева: «Интеллигентность создается незаметно, воспитывается в разговорах, в выборе мест для прогулок, в замечаниях по поводу виденного».

По воспоминаниям лихачевской сотрудницы Н. Ф. Дробленковой, горе было всеобщим:

«Как трагический финал последних „проработок“ Лихачева прозвучало для всех нас известие о внезапной смерти 11 сентября 1981 года дочери и соавтора Дмитрия Сергеевича, Веры Дмитриевны Лихачевой. Она была сбита машиной, которая внезапно вынырнула из-за угла, как будто именно ее и поджидала. В этом году вышла четвертая ее книга „Искусство Византии IV–XV веков“, но уже с некрологом Г. К. Вагнера.

Хоронили Веру Дмитриевну на Комаровском кладбище. Накануне мне передали просьбу Дмитрия Сергеевича прийти с фотоаппаратом. Однако день был пасмурный, моросил мелкий дождик, лесное кладбище было слишком темным: и хотя я, заливаясь слезами, отсняла всю пленку, ни одного кадра не получилось. В памяти нашей Вера Дмитриевна Лихачева навсегда осталась живой.

Дмитрий Сергеевич держался спокойно, но когда первый ком земли упал на крышку гроба, раздался его стон и он быстро пошел к воротам кладбища…»

Лихачев сам нарисовал крест для могилы Веры по северным русским образцам. Захотел делать его из дерева: если поставить мраморный — будет ли теплым?! Потом целовал крест: теплый! Натирал крест воском — и дождь скатывался с него… Сейчас они лежат рядом.

Записки Лихачева в «тайной папке» начаты уже после смерти Веры и ее похорон.