Валерий Попов - Дмитрий Лихачев

В эту «говорильню» Верховного Совета, в которой опытные аппаратчики уже явно начинали переигрывать хороших людей, Лихачев вносил дух добросердечия, искренности, правильной речи… и для многих делегатов тех лет (у того же Астафьева) то были единственные добрые впечатления.

Всё шло вразнос. Начиная с власти. Горбачев пришел как любимец всего народа — его любила и интеллигенция, и толпа. Часто повторяли по телевидению такой эпизод: он — симпатичный, улыбчивый, так не похожий на прежних угрюмых вождей, стоит перед толпой, и из нее несутся восторженные крики: «Ближе! Ближе подойдите!» Горбачев делает шаг, другой. «Еще ближе!» — «Так куда ж ближе!» — простодушно, обаятельно улыбается Горбачев. Было время счастья, обоюдных надежд, бесстрашного хождения Горбачева в народ… Неслучайно офицеры его личной охраны оставили о Горбачеве неприязненные воспоминания: пренебрегал их работой! Вот Брежнев — тот охрану понимал, как к родным относился. Поэтому и просидел так долго. А Горбачев — тот охрану не понимал! И она ему отомстила.

Вячеслав Всеволодович Иванов в своих воспоминаниях пишет, что Лихачев не скрывал своей близости с Горбачевыми, рассказывал о посещении их семьи. На вопрос Иванова, что же все-таки за человек Горбачев, Дмитрий Сергеевич, задумавшись, ответил вдруг весьма неожиданно: «Очень одинокий!»

Не имеющий, в отличие от других вождей, глубоких корней в партийной номенклатуре, он так и не сошелся близко ни с кем, никому не доверился. При его простодушной внешности, он был человек очень осторожный и из верхов никого к себе не приблизил: «Этот тянет назад!.. А этот — наоборот, лишь бы ему вперед, не разбирая дороги!» Так что своей «партийной гвардии» он не создал, большинство партийцев, даже вначале поддержавшие его, сочли его путь неразумным и разрушительным, прежде всего из-за потери партией власти. Военные, конечно, ненавидели его за разрядку, за разрушение в процессе разоружения всей армейской «матчасти», в том числе и материального обеспечения. Неглупые люди из генералитета говорили ему, что Америка, наоборот, как-то не спешит разоружаться, в отличие от России. Но Горбачев был упоен международным успехом, любовью всего мира к Горби, уничтожившим «империю зла», да и вообще империю как таковую. Наша интеллигенция (на 90 процентов техническая), так горячо поддерживающая действия Горбачева против реакционного военно-промышленного комплекса, вдруг с удивлением обнаружила, что с уничтожением ВПК исчезли и их любимые НИИ, в которых было так уютно жить и смело критиковать. К тому же исчезли продукты, началась унизительная охота за «наборами».

Простой народ перешел от любви к ненависти после введения Горбачевым антиалкогольных реформ. Порыв Горбачева, не дружившего с алкоголем, в отличие, скажем, от Брежнева, был по сути правильным: пьянство стало кошмаром. Любой рабочий день — на заводе, в НИИ, даже в поликлинике (спирт доступный!) кончался пьянкой. Было такое ощущение, что трезвым домой вообще никто не приходил! Я помню вечерний Невский, усыпанный телами. Кто не добирался домой, ночевали в вытрезвителе, а утром опохмелялись, и по новой. Алкогольная реформа, ограничения и талоны привели к еще большему, протестному пьянству и потере рабочего времени в унизительных очередях. Выиграли от нее только пьяницы: благодаря прежним тесным связям с продавщицам и они сделались «бутлегерами», прямо как в Америке, и вес их в обществе значительно возрос. Интеллигенция разочаровалась в вожде: «Но зачем же вырубать виноградники?.. Такой же головотяп, как и все они!»

Разочаровался в своих действиях и сам Горбачев: свободой воспользовались «возмутители спокойствия»! Пора осадить! И после кровавых избиений людей в Вильнюсе и Тбилиси звезда Горбачева закатилась. Зато взлетел рейтинг Анатолия Собчака, первого мэра Ленинграда, блестяще разоблачившего «роль партии» в тбилисских событиях.

И «охрана» почувствовала «свой момент»! Как учил их вождь: сегодня рано, завтра — поздно… Пора!

И — произошел путч. И многие вышли на защиту свободы, на защиту появившегося у людей чувства собственного достоинства — но отнюдь уже не в защиту Горбачева. Да и позиция его, степень его осведомленности трактовались по-разному — вряд ли он уже «настолько не знал»! Было мнение, что это он сам попросил войска «осадить народ», как в Вильнюсе и Тбилиси.

Так что люди вышли на улицы не «за него». За себя! Позиция Лихачева в эти дни, в отличие от позиции того же Горбачева, была активной и вполне определенной. Как только он узнал про путч, сразу же попросил дочь Милу звонить в Смольный, рассчитывая, что там должен же быть какой-то дежурный. В те роковые дни, когда танки двигались в Москве на Дом правительства, где был со своими сторонниками Борис Ельцин, а также, по слухам, двигались и на Ленинград, — Лихачев решил выступить перед горожанами с речью, направленной против путча и путчистов. Единственное, что он просил для себя: выступать не на улице — могут не услышать — а желательно в помещении. Но когда с ним связались, оказалось, что надо выступить именно на открытом воздухе, на Дворцовой площади, куда стекались горожане. И он, не щадя здоровья, невзирая на возраст, приехал туда и, стоя рядом с Собчаком, сказал речь — и был прекрасно услышан. И если кто-то раньше сомневался, сомневаться перестал: «Лихачев с нами!»

Мы победили. А Горбачев — проиграл. Помню его на экране, спускающегося с трапа самолета — растерянного, потерявшего весь кураж, в какой-то домашней курточке…

На трибуну взошел Ельцин — прямо с брони знаменитого танка. Подводя итоги своей работы с Лихачевым, Горбачев написал для сборника воспоминаний «Дмитрий Лихачев и его эпоха»:

«…Не буду лукавить, не всегда наши отношения были безоблачными. В какие-то моменты, особенно сложные для судеб России, возникали размолвки, появилось взаимное недопонимание. Но и прежде, и сейчас я считал и считаю, что заслуги Дмитрия Сергеевича перед российской культурой чрезвычайно высоки. Вклад его был по достоинству оценен современниками и, я уверен, не будет забыт потомками».

Так что же это за «взаимное недопонимание», которое не захотел расшифровывать Горбачев? Лихачев порой совершал поступки весьма резкие, какие от этого «почтенного старца» трудно и ожидать. Чему-то он научился и у Ивана Грозного, изучением характера которого так тщательно занимался…

Когда Ельцин «аннулировал» Советский Союз, проведя в Беловежской Пуще совещание глав республик, заявивших о выходе из Союза, а значит, и о его конце, оставшийся «ни при чем» Горбачев горячо надеялся на поддержку своих соратников, и в том числе, конечно, интеллигентнейшего Лихачева, с которым они столько сделали славных дел и которому наверняка морально чужды подобного рода «закулисные перевороты»… Ждал поддержки, письма. Кто, как не Лихачев, главный блюститель чести в стране, должен выступить? Ведь выступил же он против путча!.. а тут разве не путч? Ведь недавно совсем большинство граждан СССР выступили на свободном референдуме с поддержкой Союза!.. И где же, как узнал с возмущением Горбачев, находился Лихачев в то время, когда законного президента фактически свергли? В приемной Ельцина. Он просидел терпеливо несколько часов, чтобы тот его принял! Зачем?! Как оказалось — чтобы срочно переименовать Советский фонд культуры… в Российский фонд культуры! Да — Лихачев порой бывал решителен, сообразителен и стремителен. И с точки зрения главного его дела — абсолютно прав. После исчезновения Советского Союза терял официальный статус и Советский фонд культуры, и его можно было растащить — и Лихачев стремительно перерегистрировал его!.. что Горбачева конечно же обидело: «Бегут с корабля „СССР“ и даже „до свидания“ не скажут!»