Варвара Самсонова - Дочь Сталина

Лесть — это ключик, открывающий любые сердца. «Толстяк» тут же был переведен из разряда скучных, неинтересных в привилегированное общество умных и тонких людей.

На ноябрьские праздники в Зубалове намечалась грандиозная вечеринка. Приехали Симонов с Валентиной Серовой, Войтелов с Целиковской, Кармен с женой, красавицей Ниной, летчики и знакомые. После застолья, как обычно, начались танцы. Светлана сидела в уголке и только наблюдала за чужим весельем.

Она была в том угрюмом и безысходном расположении духа, которое в последнее время находило все чаще. В этот день дурное настроение было почти оправданным — годовщина смерти матери.

Впервые Светлане сшили нарядное платье у знаменитой портнихи. Она приколола к нему мамину гранатовую брошку, взглянула на себя в зеркало и осталась довольна. Зато туфли, о ужас! Полуботинки без каблуков ехидно напоминали ей, что она еще школьница. Каблуки отец категорически запретил, как и всякие другие излишества. Порой его раздражали совсем невинные вещи, например, берет.

Светлана не сомневалась, что в таких туфлях, как у Валентины Серовой и Целиковской, она и сама выглядела бы иначе. И главное — была бы уверенней в себе. Как ей мучительно хотелось немедленно повзрослеть, стать настоящей женщиной, притягивать взгляды мужчин, ощущать себя хорошенькой, привлекательной…

— Вы танцуете фокстрот? — вдруг раздался над ее головой тихий голос.

Она очнулась от своих невеселых и горьких мыслей, подняла глаза — Каплер. Хотя бы один человек заметил ее в этом многолюдье и удостоил внимания. Светлана была тронута.

Видя ее неловкость и смущение, он пытался партнершу ободрить:

— Вы замечательно танцуете, легко, непринужденно.

— Правда? — удивилась Светлана.

— А зачем мне кривить душой, — лукаво улыбнулся он.

И Светлана мгновенно оттаяла. Ей вдруг стало так легко и спокойно рядом с этим человеком. Хотелось положить голову ему на грудь и закрыть глаза.

— Что вы невеселая сегодня? — мягко и доверительно шептал он, наклонившись к ее уху.

«И тут я стала, не выпуская его рук и продолжая переступать ногами, говорить обо всем, — пишет Аллилуева. — Как мне скучно дома, как неинтересно с братом и с родственниками. О том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем — все полилось вдруг из сердца…»

Алексей Каплер, не теряющийся ни в каких обстоятельствах, был смущен и озадачен. Он приготовился к легкой болтовне с девчонкой-школьницей, хотел разыграть роль снисходительного доброго дядюшки. Вместо этого на него обрушился страстный монолог, полный жалоб на одиночество, непонимание, отчаяние.

Они проговорили весь вечер, не замечая, как рядом танцуют, смеются, меняют пластинки. Так казалось Светлане. Скорее всего, говорила больше она, а Каплер выслушивал, утешал, давал советы. Он быстро настроился на ее тональность, как умел «настраиваться» на любого человека.

Едва ли Алексей Каплер понял тогда, какой вулкан он разбудил. Он сам сделал первый шаг, но с того вечера Светлана стала ведущей в их отношениях, а он превратился в ведомого. Уже в первом романе проявилась безудержность ее натуры. Та самая безудержность, которая в брате Василии, при полном отсутствии сдерживающего начала, стала разрушительной, гибельной стихией.

Светлана ликовала: у нее появился друг! Такой знаменитый человек обратил на нее внимание! Ей казалось, что между ними протянулись незримые, но крепкие нити, что их неудержимо тянет друг к другу. С того дня они встречались не только в Зубалове, но и в городе. Ходили в Третьяковку, гуляли по улицам.

Она допридумывала его, осмысливала на свой лад. Ей так хотелось, чтобы он принадлежал ей без остатка, только ей. Стал бы ее собственностью, хотя бы в мелочах. Конечно, он так же одинок, как она, и они нужны друг другу.

Близкие друзья Каплера только посмеялись бы над таким предположением: Люся и одиночество — явления взаимоисключающие. В нетопленном номере гостиницы «Савойя», где он жил, с утра до вечера толпился народ. Он всегда жил в гуще событий и в густом многолюдье. Для деятельных натур одиночество — страшное наказание.

«Члены царской семьи» часто интересны не сами по себе, а своим окружением. В окружение Светланы Аллилуевой нередко попадали люди знаменитые, яркие, значительные.

Алексей Каплер в жизни Светланы — одна из самых занимательных глав. Его человеческая исключительность не только и не столько в таланте, сколько в счастливом характере, избытке жизненных сил, умении увлекаться, рисковать и приспосабливаться к любым обстоятельствам, порой невыносимым.

В молодости он постоянно горел, кипел, увлекался, бросался в новое дело, готов был ехать на край света. Молодость его продолжалась очень долго.

Но самым страстным увлечением Алексея Каплера было Кино. Он заразился кинематографом еще в детстве в Киеве и твердо решил посвятить ему жизнь, всю без остатка. Учился в литературных студиях вместе со своими друзьями Григорием Козинцевым и Сергеем Юткевичем. Перепробовал множество кинематографических специальностей.

Начал с актерской. Снялся в нескольких ролях, в том числе в экранизации «Шинели» режиссера Козинцева. Но быстро понял, что на актерском поприще ему не прославиться. А Каплер был не из тех, кто довольствуется скромным положением, скромной судьбой, ролью второй или третьей скрипки в оркестре.

Потом он работал в Одессе ассистентом Александра Довженко и ждал своего часа. И дождался. Когда кино стало звуковым, Алексей Каплер начал писать сценарии. Он верил, что с обретением голоса профессия сценариста из подсобной, второстепенной превратилась в центральную.

Однако в «Истории киноискусства» французского критика Жоржа Садуля он остался актером, снявшимся в эпизоде «Шинели». О его действительности сценариста даже не упомянуто, потому что его сценарии растворились в «картинах Ромма и картинах Эрмлера». «История кино — это история кинорежиссуры», — с горечью писал сам Каплер в 1958 году. Такая несправедливость его очень удручала.

Но жаловаться на недостаток славы ему было бы грешно. Славой его не обошли и даже наделили с избытком. В 1937, юбилейном году, был объявлен конкурс на лучший фильм о революции.

Алексей Каплер написал сценарий и впервые посмел ввести в него образ Ленина! Это была неслыханная дерзость. Вождя все привыкли видеть только в бронзе, а не на экране. Невозможно было представить запуганному советскому обывателю, что он говорит обычным человеческим языком, что его может играть простой смертный, обычный актер…

Каплер отправил сценарий на конкурс и затаился. Последовала долгая, мучительная и угрожающая тишина. Но все обошлось. Где-то там, наверху, вначале опешив от подобной наглости, обсудили и, получив высочайшее дозволение, разрешили.