Варвара Самсонова - Дочь Сталина

Путешествием на Родину назвала три года спустя свою поездку Светлана Аллилуева. Хотя, уезжая, она искренне надеялась, что это будет возвращение домой!

В жизни все неожиданно, случайно и необъяснимо — в этом она давно убедилась. Может быть, кому-то, на счастье или муку, суждено стабильное, монотонное существование. Кто-то десятилетиями ухитряется прожить в одних стенах, с одним и тем же супругом, детьми, внуками. Но только не Светлана Аллилуева! Ей выпали скитания и одиночество, долгая разлука с семьей.

Она вспоминала в «Книге для внучек», что звонок сына из Москвы, первый за семнадцать лет, тоже стал неожиданностью и лишил ее душевного покоя. Но вот что рассказывал об этом сам Иосиф Григорьевич Морозов.

«В 1983 году получил письмо, в котором она просила меня помочь возвратиться на Родину, говорила, что находится в тяжелейшем положении, что если она не вернется, то жизнь ее потеряет смысл. Тогда я позвонил ей в Лондон. Для меня это было не так-то просто. Ведь она была лишена советского гражданства, а времена тогда были совсем не те, что сейчас. И тем не менее я старался понять ее, помочь ей» («Хроника жизни семьи Сталина»).

Значит, беспокойная мысль о возвращении зародилась задолго до звонка сына. Сама Светлана Иосифовна не скрывает, что не раз писала ему в Москву, но никогда не получала ответа. Почему же вдруг невыносима стала разлука с детьми и внуками? Настолько, что Светлана не могла ни думать, ни говорить ни о чем другом с близкими и с чужими. Она советовалась с приятельницей. Приятельница ей призналась, что не представляет себе жизни без детей и внуков. Даже корреспондентке «Обсервера» Светлана говорила о своей тоске. Но корреспондентка ее не поняла, интересовалась больше политикой.

Наверное, с тоской по дому связано в эти годы ее резкое неприятие и Америки, и Англии. «Мой идеализм по отношению к Америке испарился очень быстро, — не раз повторяла она друзьям и журналистам. — Попав в этот «самый свободный мир», я не была в нем свободна ни одного дня. Там я попала в руки бизнесменов, адвокатов, политических дельцов, издателей, которые превратили имя моего отца и мою жизнь в сенсационный товар».

Но и в туманном Альбионе Светлана не обрела душевный покой и счастье. Хотя она с большой симпатией описывает уютный Кембридж, их с Ольгой маленькую квартирку с видом на Ботанический сад, интересных людей вокруг. Англия слишком чопорная и «закрытая» для пришельцев страна. «В Америке вас немедленно включают в общую жизнь, и вы становитесь частью ее, хотите вы этого или нет. В Англии вам этого никто не предлагает, ибо принадлежность к британской нации священна и ее не бросают к ногам каждого приезжего». Светлана сравнивает, и сравнения не всегда в пользу их нового пристанища. Вот и Ольгу не приняли в учебное заведение «высшего класса», потому что они только для урожденных британцев, к тому же слишком дороги. А Ольгу в Англии считали какой-то «полурусской эмигранткой», и попала она только в интернациональную школу квакеров.

Ощущать себя «вторым сортом» не всегда приятно, но Светлана и Ольга сжились с этим чувством «в силу привычного интернационализма и отсутствия ложной гордости». Как никогда, Светлане сейчас нужны были друзья. Для того чтобы посоветоваться, хотя следовала она советам только в том случае, если они совпадали с ее собственным внутренним убеждением. Для того чтобы пожаловаться и излить душу.

Она позвонила Владимиру Ашкенази, который всегда находил для нее время, несмотря на занятость. Рассказала ему о том, что в Америке было хоть какое-то «чувство дома», в Англии они это чувство утеряли.

«Слушая по телефону мой довольно бессвязный монолог, — вспоминала Светлана Иосифовна, — он едко заметил:

— Ну знаете, если вам здесь не нравится и в Штатах не нравится, так не поехать ли вам обратно в Советский Союз?

Меня уязвил его тон: еще смеется! Хорошо ему: вся семья и дети с ним, живет королем в Швейцарии, повсюду резиденции… И я ответила в его же тоне: «А что, возможно, и воспользуюсь вашим советом». И повесила трубку» («Книга для внучек»).

Рассудок подсказывал ей не спешить, все взвесить, обдумать. И астрологический прогноз, с которым Светлана регулярно советовалась, рекомендовал то же самое — «не предпринимать серьезных решений, так как ясное понимание сейчас затуманено». Но она всегда безоглядно следовала только «логике сердца». Махнув рукой на прогноз — глупости, она села писать письмо советскому послу с просьбой разрешить вернуться.

В сентябре 1984 года Светлана приехала поездом из Кембриджа в Лондон и направилась в советское посольство. Долго звонила у чугунной калитки старомодного особняка, пока не появился угрюмый молодой человек, один из сотрудников. Острый критический глаз Светланы отметил все — и дурно сшитый пиджак, «москвошвеевский», на своем собеседнике, и полное отсутствие хороших манер (ее продержали у калитки, так и не впустив, пока посол по телефону не дал «добро»). И какая-то недружелюбная, полная подозрительности атмосфера внутри посольства, куда ее наконец допустили. Это была первая встреча с советским миром после семнадцати лет отсутствия.

Ее попросили зайти через неделю. Но она была уверена, что волокита затянется на долгие месяцы. За это время она успеет подготовить Ольгу. Светлану очень мучила эта проблема: «Если я все скажу ей сейчас, она не даст нам уехать. Она все остановит. В свои тринадцать лет она уже стала такой сильной. Но ей там понравится среди семьи. Я чувствовала себя противно, как будто обокрала кого-то; следовало бы все сейчас же отменить, послать ко всем чертям… Но этого я не могла уже сделать».

Вначале у Светланы была мысль не брать с собой дочь. Она послала письмо ее тетке в Калифорнию с просьбой взять девочку к себе, если «с ней случится что-либо неожиданное». В ответ Мардж потребовала от нее справку от врача о состоянии ее здоровья: так ли велика опасность? В который раз Светлана пришла в ярость от американского образа жизни и мышления, такого делового, бессердечного. Но, может быть, ей не хотелось повторять старые ошибки. Снова, как в 1967 году, весь мир будет кричать, что она кукушка, бросающая своих детей.

События развивались слишком стремительно. Советское посольство проявило невероятную расторопность: через неделю Светлану встретили с распростертыми объятиями и предложили вернуться домой немедленно, если не завтра, то в ближайшее время. Светлана растерялась: «Но мне необходимо как-то уладить это с дочерью, ведь она еще ничего не знает».

Они собирались с Олей слетать в Грецию весной или осенью. Светлана надеялась найти в этой стране сходство с Черноморьем, столь дорогим ей по воспоминаниям детства. Когда Ольга вернулась из школы на каникулы, мать сообщила ей, что через два дня они будут в Афинах, но оттуда полетят в Москву, чтобы увидеться со всей семьей. Ольга слегка встревожилась, но не возражала.