Аркадий Ваксберг - Валькирия революции

«На коктейлях или чаях в совмиссии члены сов-колонии не должны:

1) подходить к накрытым столам и угощаться раньше гостей;

2) садиться группами и разговаривать, забывая гостей;

3) брать с подноса рюмку и передавать ее гостю. Напротив, передать пустую тарелку гостю, чтобы он мог взять торт или бутерброды, вполне допустимо;

4) оставлять недоеденные бутерброды прямо на скатерти.

[…] Если рюмок не хватает, надо дождаться, когда принесут чистые, а не наливать себе водку или вино в уже использованные рюмки. […]

Нельзя плевать на пол, кашлять, не отвернувшись от другого, тушить папироску, бросая ее на пол и притоптывая ногой. В случае насморка лучше не идти на прием или обед, так как чихать за столом или зевать не годится.

[…] На лестнице и в доме не должно пахнуть кушаньем или папиросным дымом. […] В лифте и на лестнице не должны валяться окурки. […]

Перед тем, как отправиться на прием, в гости, а также перед приходом гостей рекомендуется принять душ. Несоблюдение этого правила будет замечено и даст основание вынести неправильные суждения о культуре в нашей стране.

Женщины должны быть одеты аккуратно и причесаны как следует. […]

Не забыть, что при стирке белья в квартирах по дому разносится запах мыла и сырость.

[…] Не хлопать дверями, это производит впечатление некультурности».

Зоя оставалась последней отдушиной, связывавшей Коллонтай и с прежней жизнью, и с тем, что происходит в Москве. Ее благополучие вселяло надежду, что «колесо истории» минует, быть может, их обеих. Приближалось шестидесятипятилетие любимой подруги, Коллонтай послала ей модные туфли, теплое белье и разные женские мелочи, вызвавшие Зоин восторг. Благодаря за посылку, Зоя сообщала, что по случаю своего юбилея, наверно, получит давно ей обещанную путевку в санаторий и наконец-то подлечится и отдохнет.

Она по-прежнему жила, как и тысячи ее соотечественников, прислушиваясь вечерами, а то и ночами, к шуму лифта. Уже близилась полночь, когда лифт остановился на ее этаже, и через мгновение раздался звонок в дверь. Упавшим голосом Зоя спросила, кто звонит. Мужской голос назвал другую фамилию: звонивший просто ошибся номером дома. Когда лифт стал спускаться, Зоя почувствовала, как сжимается сердце. Она успела позвонить Вере — сестре. Юренева приехала через час и застала Зою уже мертвой.

Даже из тех ограниченных материалов, которыми ее снабжали, а в еще большей мере из прессы и из бесед с хорошо осведомленными шведскими политиками Коллонтай знала, что Сталин озабочен позицией своего ближайшего соседа — Финляндии. Тайные зондажи, которые непрерывно велись в Хельсинки, преследовали цель склонить эту страну к ориентации на Советский Союз и согласиться на «укрепление безопасности морских и сухопутных подступов к Ленинграду». В переводе на нормальный язык это означало: добровольно отдать Сталину часть своей территории. Пока что в эту аферу Коллонтай втянута не была, но с тревогой ждала соответствующих поручений. Ослушаться она бы не смогла, участие же в этой кампании означало снижение ее авторитета во всех скандинавских странах.

Через своих финских друзей, часто навещавших Стокгольм, прежде всего через вращавшуюся в самых высших правительственных кругах писательницу Хеллу Вуолийоки, Коллонтай была в курсе, что Сталин пошел на совершенно невероятный шаг, не имевший аналогов в истории международных отношений. В Кремль был вызван резидент НКВД занимавший более чем скромный дипломатический пост, — Борис Ярцев (второй секретарь советского полпредства в Хельсинки). Сталин, Молотов и Ворошилов поручили Ярцеву добиться личной встречи с министром иностранных дел Холсти и сообщить ему, что Германия готовится оккупировать Финляндию для последующего нападения на Советский Союз. Чтобы предотвратить агрессию, Москва предлагала заключить военное соглашение и пропустить в Финляндию советские войска, которые покинут ее «после окончания войны».

Разумеется, финны отвергли это «дружеское» предложение: они очень хорошо знали, что означает реально «временный» ввод советских войск. Но еще более они были потрясены тем беспримерным фактом, что подобные предложения — втайне от посла Деревянского — делаются министру дипломатом столь ничтожного уровня. Однако уровень их собеседника был, напротив, весьма и весьма высоким: «второй секретарь» Борис Ярцев на самом деле являлся доверенным лицом Сталина, полковником НКВД Борисом Рыбкиным, одним из новых асов советского шпионажа. В тот момент Коллонтай этого еще не знала, но подлинное место службы «парламентера» не вызывало у нее никаких сомнений. При всей беспрецедентности сталинской авантюры, с точки зрения правил мировой дипломатии, для самого Сталина этот шаг не был уж столь исключительным: ведь и тайные переговоры торгпреда Канделаки с рейхсмаршалом Герингом по важнейшим политическим проблемам тоже никак не укладывались в рамки дипломатического протокола.

То обстоятельство, что Коллонтай — полпред в соседней стране и лучший, видимо, в то время знаток Финляндии — не получала серьезной информации о закулисных переговорах в Хельсинки, служило для нее еще одним свидетельством неустойчивости своего положения. С одной стороны, она страшилась дискредитации, которой подверглась бы, став участником бесцеремонного нажима на Финляндию. С другой — отстранение от этого процесса, где она могла бы сыграть нужную Москве роль ничуть не хуже, чем Ярцев, наводило — не без основания — на мысль, что доверием Сталина она не пользуется.

Из Москвы тем временем пришла весть о новой потере. На этот раз, впрочем, «почетной»… В день своего семидесятилетия умерла Надежда Крупская. По некоторым весьма убедительным признакам ей помогли умереть. Она давно уже сошла с политической сцены, но иногда все же позволяла себе заступаться за арестованных — особенно ей близких или за тех, кто оказывал некогда личную услугу ее мужу. Почти ни одна ее просьба не была уважена, а однажды Сталин даже повелел передать, что, если Крупская не угомонится, «партия» в состоянии подыскать для Ленина другую жену. По некоторым, окончательно, правда, не подтвержденным, данным на роль «подлинной» ленинской жены намечалась давняя подруга Коллонтай Елена Стасова, та самая, которая, в сущности, и направила ее на революционную стезю. Вероятно, уход Крупской не только с политической сцены, но и из жизни был все же более предпочтительным для Сталина вариантом, чем замена ее в качестве ленинской жены другой партдамой.

Но лично Коллонтай смерть Крупской нанесла иной, совсем неожиданный, удар. По какой-то ему одному доступной логике Сталин дал указание сразу же вслед за похоронами «верной подруги великого Ленина» опубликовать его дореволюционную переписку с Инессой Арманд на любовные темы. Хотя это были не письма, раскрывавшие историю их личных отношений, а всего лишь обмен мнениями о том, насколько поцелуи вне брака лучше постылой супружеской любви, Коллонтай была уязвлена самим фактом их существования и огласки. Получалось, что за главного «любовного теоретика партии», пусть и допускавшего ошибки, Ленин держал вовсе не Коллонтай, а Инессу…